Виктор Федоров - Меч и щит

Гном умолк. Я тоже хранил молчание, не видя никакого смысла поступать иначе. Так мы и помалкивали на пару. Гном не выдержал первым:

— Ну?

— Что «ну»?

— Ну и что ты на это скажешь?

— Ну что я тут могу сказать, — прикинулся непонятливым я. — Я вообще-то не большой знаток древнелевкийской поэзии, но прочитанное тобой явно не относится к ее лучшим образцам, да и рифма в тогдашних стихах левкийцев напрочь отсутствовала. Но правде говоря, она и теперь встречается там нечасто.

— Поразительно, — задумчиво произнес гном, — как долго действует у них Запрет Зекуатхи, хотя о нем уже никто толком не помнит.

— Кто такая Зекуатха? — спросил я, втягивая гнома в разговор. — И что это за Запрет?

— Не она, глупец, а он, — снова захихикал карлик. — Это был самый великий из богов, Хозяин Худокалы, Могучий и Мудрый. Когда боги поселились в Худокале, они не говорили с людьми на своем языке, так как не желали, чтобы те стали могущественными магами. Но любой язык, на котором они разговаривали, делался божественным, и всякий умеющий слагать стихи мог стать великим чародеем, лишь бы не был чужд складу и ладу. Вот потому-то Зекуатха и запретил людям рифмовать и обрушивал кары небесные на любое государство, где не накинули железную узду на поэтов и магов, ибо подозрения богам внушали и те и другие. Но полностью задавить нас они, разумеется, не могли. Ведь цари, даже преследуя нас, все-таки прибегали иногда к нашим услугам и укрывали нас от гнева богов в глухих пещерах Баратских гор…

— Так что же стало с этим Зекуатхой? — полюбопытствовал я.

— Да то же, что и со всеми прочими богами, — зло ответил гном, — а ведь я так на них надеялся! Думал, против их мощи какой-то там демонессе не устоять. Как я ловил тогда всякий слух о делах божественных! И каким ударом стало для меня разрушение Худокалы! Я же так надеялся, что с гибелью Валы ее чары развеются, но нет, не боги ее уничтожили, а она уничтожила богов. Всех — и тех, что сидели в Худокале, и тех, что бродили но миру. Ни одного не пропустила и никого не пощадила. Дым пошел над всем миром, грохот даже до меня докатывался. А потом она, видать, сочла, что навела тут «Порядок», и убралась восвояси, и мне оставалось только ждать ее возвращения да задавать Вопрос, который мне удалось-таки извлечь из нее, пока она околдовывала меня. Мне почему-то кажется, что если найдется Ответ на него, то чары Валы спадут и я обрету свободу, не дожидаясь второго пришествия демонессы. Ты можешь его дать?

Я понял, что отвлечь гнома не удастся, поиск ответа на вопрос Валы стал для него за долгие века навязчивой идеей. Требовалось как-то сманеврировать.

— Ну не ждешь же ты, что я так вот, с ходу, его выдам? — деланно возмутился я. — Тут надо подумать, поразмыслить, прикинуть…

— Пожалуйста, пожалуйста, думай сколько угодно, но только за бугор тебе не уйти, — заявил цверг, — и, пока размышляешь, помни — с голоду умереть я тебе не дам.

Последнее обещание мне почему-то не понравилось, так как я сомневался, что цверг станет заботиться о моем пропитании.

— Это так любезно с твоей стороны, что я даже не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность… кстати, кому? Ты ведь так и не представился. Как тебя зовут?

— Надеешься получить власть надо мной, вызнав мое имя? — знакомо захихикал гном. — Глупец! Еще не родился маг, который одолеет меня, защищенного заклятием Валы. А зовут меня Ашназгом, хотя зачем тебе знать имя какого-то отесанного болвана?

— Ну, не могу же я все время обращаться к тебе «Эй», — разумно объяснил я. — Я вот что хотел узнать, Ашназг: можно еще задавать тебе вопросы?

— Сдается, ты просто тянешь время, но почему бы и нет? Все равно тебе отсюда не сбежать, а мне спешить некуда. Спрашивай.

— Каким образом ты получил от Валы вопрос-заклятие? И откуда знаешь, что в нем говорится о ком-то, близком ей?

Спрашивал я вовсе не из праздного любопытства. В моей голове забрезжила догадка, связанная с другими заклинаниями, с которыми мне однажды пришлось столкнуться. Но если я ошибаюсь… Судя по настроению гнома, второй попытки он мне не даст, так что лучше не говорить лишнего.

— Как я получил Вопрос, это уже относится к тайнам магического ремесла, которых не положено знать непосвященному, даже готовящемуся стать камнем. — Ехидство гнома вызвало у меня раздражение. — А откуда я знаю, что речь шла о ней самой и иных ее воплощениях… Были, так скажем, некоторые намеки там, откуда я «извлек» Вопрос. Да и в самом Вопросе намеков хватает, чего стоят хотя бы слова: «Та, пред кем боги в пыли». Это ведь она про себя, любимую. Но как зовутся другие два лица Триады? Вот в чем Вопрос!

— Звучная фраза, надо подкинуть ее какому-нибудь драматургу, — пошутил я и добавил: — Но в вопросе Валы, на мой взгляд, много избыточных сведений, которые нисколько не проливают свет на два других ее воплощения. Поэтому стоит ли удивляться, что за два с половиной тысячелетия никто не ответил на твой вопрос? Ты либо знаешь лики Валы, либо нет, а угадать их невозможно.

— А ты знаешь их? Если да, то назови, а нет, так попробуй угадать, вместо того чтобы доказывать, будто это невозможно. — Видимо, мои рассуждения задели гнома за живое. — Отвечай!!! Сейчас же!

— Ну, если ты настаиваешь, — пожал плечами я и, набрав побольше воздуху в легкие, выпалил: — В своей наивысшей ипостаси она Альма, среди людей она — Изольда, а среди богов, демонов и прочих Священных Сил — Вала, с каковой ипостасью тебе, бывшему цвергу, и выпало счастье познакомиться, но ты этого счастья не оценил, за что и простоял тут два с лишним тысячелетия, и если я не ошибаюсь, теперь твоему стоянию конец.

И верно, не успел я договорить, как по всему телу истукана словно пробежали волны, превращая камень в кость и плоть, которые прямо у меня на глазах за считанные мгновения проделали тот путь к праху, какой все вещи совершают за долгие тысячелетия, те самые тысячелетия, на которые обессмертила этого цверга Воля Валы. Он превратился в прах так стремительно, что в воздухе не успело стихнуть эхо его последнего крика: «Ты знал!!! Ты знал!!!»

И, как только прах бывшего мага-демона-цверга-истукана осыпался на вершину бугра, со стороны реки налетел смерч и унес останки неведомо куда, а также, как я обнаружил миг спустя, и прах, образовавшийся на месте других камней. Меня окружала голая земля, без малейших признаков растительности.

Подойдя к Угольку, все это время мирно жевавшему листву, я вскочил в седло, не коснувшись стремян, и довольно резко бросил ему:

— А ну, вези меня обратно к берегу. Уж воду-то ты, надеюсь, способен отыскать?

Это показывает, в каких расстроенных чувствах я тогда пребывал — разве не глупо пенять коню, что заплутал в зачарованной чаще?