Тим Доннел - Подземелья Редборна

Словно почувствовав восхищенный взгляд северянина, герцогиня едва уловимым движением повернула голову, и словно жаркая молния пронзила все ее тело. Кровь, закипев, забилась горячими толчками в кончиках пальцев и окрасила румянцем бледные щеки. Колесница уже давно миновала высокий ясень и стоявших под ним людей, а Лавиния все еще видела перед собой эти зовущие голубые глаза, смуглое властное лицо, непокорные черные волосы и могучие плечи.

Судя по виду, это был простолюдин, и не стоило бы обращать на него внимания, но неожиданно возникшее в сердце герцогини смешанное чувство радости и тревоги не покидало ее весь день.

— Кром! До чего же хороша ваша герцогиня! — сказал Конан, пробравшись обратно через толпу к Рыжему Бёрри, когда колесница скрылась из виду и народ хлынул на площадь. — Правда, эта сверкающая скорлупа, в которую она забралась, не дала мне ее как следует рассмотреть, но какие глаза! Какие губы! Счастливчик этот герцог!

— Ого, я вижу, что и ты не уцелел! Многие знатные рыцари носят в сердце такую же занозу, и для кое-кого из этих несчастных я даже сочинял славословия в честь обожаемой богини! Вот послушай:

Эй, Конан, я же еще не кончил, куда ты меня тащишь?! — Бёрри с хохотом отбивался от могучих рук киммерийца, пытавшегося заставить его замолчать.

— У меня от твоих стихов сразу во рту пересохло! Хоть я и не барон, но знаю, что для женщины такие вирши — все равно как побрякушка: позабавилась и забыла. Так что прибереги их для знатных болванов, а сейчас пойдем выпьем. Ты говорил, будут повозки с угощением? Ну и где же они?

Но отвечать Бёрри не пришлось: со всех сторон раздались ликующие вопли, народ на площади расступился, и из ворот сада одна за другой стали выезжать телеги, запряженные быками, рога и шеи которых были обильно украшены цветами. Возницы в пестрых одеждах с гирляндами плоских звенящих бляшек на рукавах весело покрикивали на животных, и вскоре повозки, груженные пузатыми бочками и ароматной снедью, покатились по улицам Мэноры, уводя за собой толпы жаждущих вина и закуски горожан.

Лишь небо на востоке заалело в предвестии близкого восхода, а на широком лугу у Священного Ристалища уже забурлила утренняя жизнь. Горели костры, и в их ярком свете сновали герцогские слуги, устанавливая последние палатки. Когда взойдет солнце, глазам гостей и горожан откроется красочный, радующий глаз полукруг нарядных маленьких шатров, украшенных всевозможными вымпелами, — здесь будут облачаться в доспехи и отдыхать участники турнира. С другой стороны луга, сбоку от Ристалища, расположились кузнецы и оружейники с переносными горнами и наковальнями. Ведь кому-то из рыцарей в этот день доведется сразиться всего лишь один раз, а кто-то будет рубиться до конца, добиваясь милости Митры и желанной награды. И, конечно, дело не обойдется без помощи умелых мастеров, способных быстро выпрямить погнутые доспехи, заточить меч, перековать лошадь.

Само Ристалище представляло собой обширную площадку, посыпанную чистым речным песком. В последние годы рыцарей, желавших принять участие в Состязании Митры, становилось все больше, приезжали бойцы из Бельверуса, Нумадии и даже из соседних королевств. Поэтому Ристалище в первый день разделялось низкими барьерами на четыре части для проведения одновременно нескольких поединков.

Со стороны, где к полю примыкала небольшая рощица, для герцога и его свиты соорудили довольно высокий помост с деревянным навесом. Ниже располагались скамьи для именитых гостей, а дальше, за невысокой оградой, толпились нетерпеливо горожане, с ночи поспешившие занять лучшие места.

Для жрецов Митры, как раз напротив яркого ряда шатров, возвели некое подобие храма: легкая крыша на резных столбах, низкие ажурные ворота, ступени, ведущие прямо к Ристалищу, и две бронзовые чаши по бокам, в которых будет гореть Священный огонь Митры.

Сейчас, при тусклом свете начинающегося дня, когда не сверкала позолота доспехов, не трепетали на ветру цветные вымпелы и ленты, не слышались зычные выкрики герольдов и звон оружия, весь луг напоминал, скорее, какую-то ярмарку. Перекликались мастера и слуги. Оруженосцы, прибывшие пораньше, занимали палатки и, нервничая, громко ссорились между собой. Торговцы, нигде не упускающие своей выгоды, разложили всевозможные товары и лакомства, громко подзывая горожан, толкающихся на лугу в ожидании турнира.

Становилось светлее, и народ все прибывал. Хотя до полудня, Священного Часа Митры, было еще далеко, казалось, что половина жителей Мэноры собралась здесь, на широкой зеленой поляне.

С самого утра шум и суета заполнили герцогский дворец. Пока властители Мэноры и придворные рассаживались за столами в огромной пиршественной зале, окна которой выходили на восток, слуги и конюхи сновали во дворе, готовя лошадей к торжественному выезду.

В распахнутые окна огромной, украшенной на старинный манер залы вливался прозрачный утренний воздух. Герцогу Оргельду раньше очень нравились темные, без позолоты и резьбы, толстые балки потолка, а тяжелые бронзовые светильники с торчащими, как лучи, наконечниками боевых копий всегда вызывали у него гордость за славных предков. Но сегодня все казалось ему простым и убогим, как убранство придорожной харчевни, он сидел нахмурившись и с тоской ожидал восхода солнца. Солнце — вот что в последнее время раздражало его больше всего, и уже с раннего утра он с нетерпением ожидал прихода ночи, с ее легкими прохладными тенями, игрой пламени на стенах и лицах и тем чудесным, оживляющим кровь чувством всесильности, когда он ощущал себя не правителем, а хозяином Бергхейма. Ферндин — единственный, кто понимает его чувства, угадывает самые сокровенные желания! И скоро он тоже будет сидеть здесь, среди этих притихших графов и баронов, вгоняя знать в краску своими шутками! Хотя нет, ему, пожалуй, придется остепениться и найти другой повод для шуток…

От этих мыслей Оргельда отвлекло легкое прикосновение нежной руки. Лавиния смотрела на него спокойными ясными глазами, но в глубине их легкой тенью притаилась тревога.

— Солнце восходит! Пора наполнять кубки! Все ждут твоих слов, утренних слов повелителя Бергхейма!

Оргельд вздохнул, поднял руку, и тотчас кравчие, только и ждавшие этого знака, стали наполнять золотые кубки пенистым вином Митры. Этот напиток, секрет которого хранили жрецы Светлого Бога, готовился здесь, в Мэноре, из терпких вин, закупленных в Пуантене. Никакое другое вино не могло сравниться с ним в легкости и не давало такого искристого радостного хмеля. И в день начала Турнира Митры утренний пир всегда начинался с кубка этого вина, выпитого с первыми лучами солнца. Край золотого диска выглянул из-за горизонта, позолотив безоблачное небо.