Райдо Витич - Обитель Варн

— Ага?

Урва набрал воздуха в грудь, собрался с силами, наскреб по сусекам мужества и

заявил, прямо взглянув в глаза вожака:

— Лесс стоит вернуть. Один поцелуй и все встанет на свои места. Ей плохо без

тебя, тебе без нее…

— А кругозор ты в районе ее дома расширял? — прищурился Бэф, ласково проведя

ноготком по шее Урва в области сонной артерии.

— А-а… — пискнул Варн и с треском захлопнул челюсть.

— Я гений-провидец?

— Ага, — преданно глядя в глаза вожаку, кивнул Варн.

— Тогда тема закрыта, — оставил его в покое Бэф. Встал.

— Постой, — брякнул опять Урва: и кто меня за язык тянет? Бэфросиаст повернул

к нему голову, заинтересованно прищурившись. — Я хотел тебе напомнить, что Лесс

женщина, человек. Значит, будет следовать правилам человеческой морали. Не

сделает шаг первой. Будет ждать его от тебя. Гордость это называется. Вот.

Бэф скривился: что за чушь?

— Ты же знаешь манеры человеческих женщин: они не звонят первыми, опаздывают на

свидания. Правила у них такие.

— В переводе на внятный язык ты хочешь сказать, что мне стоит навестить Лесс и

проверить, а не горит ли она желанием вернуть себе облик Варн, — кивнул,

развернувшись всем корпусом к Урва. Уперся кулаками в стол, нависнув над братом.

— Примерно.

— Примерно?

— Один поцелуй, Бэф, и клан получит сильного бойца, ты — любимую. Все довольны,

— развел руками Урва, решительно не понимая, как вожак не видит своей и общей

выгоды, не понимает элементарного?

— Я не стану этого делать.

— Не обязательно ты…

— Что?!

Бэф выхватил Урва из-за стола, сжав горло, встряхнул от души:

— Не смей к ней приближаться! Даже думать о ней не смей! — прорычал, откидывая

Варн. — Решение должно быть обоюдным, а не лично твоим!

Урва сдуло к стене.

— Наши проблемы не касаются Лесс, — добавил вожак тише.

— А проблемы Лесс — тебя? — спросил Урва еле слышно. Поднялся с пола. Бэф

насторожился:

— Что ты знаешь?

Варн лениво подошел к вожаку, уставился исподлобья:

— Ты, конечно, вожак, конечно, тебе видней, когда соблюсти законы, когда

попрать их. Но ты кое-что забыл. А я помню. Потому и смею настаивать — поцелуй

Лесс, верни ее не нам — себе. Хочешь сохранить ее право выбора? Но его нет. И не

было. Ты все решил давно… когда укусил ее.

Бэф побледнел:

— Ей плохо?

— Она так и не стала человеком. Яд бродит по крови и будит инстинкты. Она душит

их силой воли, но борьба неравная. Ты это знаешь и я. Она лишь не в курсе.

Природа все решила за вас, — развел руками.

— Нет, — качнул головой Бэф. — Лесс сильная девочка. Она справится. Прошло

много времени. Не страшно. И хватит. Тема закрыта, иди спать.

Урва вздохнул: почему все влюбленные упрямы?

Февраль:

`Я люблю тебя. Люблю! А хочу ненавидеть. Забыть, потерять. Но ты как наваждение:

и сон без тебя не впрок, и явь, как сон. Я не живу, Бэф. Я потеряла не тебя,

любимый — себя. Лесс осталась с тобой, а домой приехал фантом от Алисы и

пытается жить, как человек: слушать, видеть, ощущать.

Здесь многое изменилось. Ничего из того, что я помню, не осталось, разве что

некоторые вещи в доме хранят меня, ту, что еще верила, грезила. Но меня уже нет

и их ухищрения спасти и согреть глупышку Алису — тщетны. Она заблудилась в

Зазеркалье.

Маму жалко'…

Март.

`Я люблю тебя. Возможно, это паранойя. Я уже дошла до маразма — пишу дневник,

чтоб хоть так поговорить с тобой, дотянуться до тебя, милый мой.

Мне по-прежнему холодно и неуютно, и по утрам я просыпаюсь с тем же ощущением

промозглого холода, что будил меня в гробнице нашей обители. И первое, что

вспоминается — твое лицо, глаза, руки. Тепло твоих объятий, нежность взглядов и

ощущение покоя и уюта, что ты щедро дарил мне.

Наверное, я сильно виновата перед тобой. Впрочем, я виновата перед многими. Их

почти сотня, но странно, что именно о тебе, а не о них болит и ноет душа. Как ты?

Помирился ли с Ойко? Воспитываешь ли новых детенышей? Летаешь ли по ночам над

городом? Разговариваешь ли со звездами? Доносит ли ветер к тебе мой стон?

Море, океан вопросов, но ответы скрыты и спутаны как карты в колоде, и где ты и

где я — не найти, не угадать. Возможно, уже забыл обо мне, опять кормишь голубей

на площади Сан-Поло, кружишь на Венецианском карнавале очередную красавицу. А

завтра рванешь в высь, пройдешься в полете над Валенсией и Тулузой, прогуляешься

по площадям Рима, отобедаешь в Белградском ресторане, поохотишься в Вуковаре и

заснешь где-нибудь в Глейсдорфе или Мишкольце…

Неужели мы больше не увидимся?

`Маме кажется, что у меня горячка. Она то и дело щупает мой лоб, заглядывает в

глаза. Я стараюсь улыбнуться ей, воссоздать прежний, знакомый ей оптимизм в

глазах. Но вот беда, мне до ужаса хочется вместо этого просто прижаться к ней,

расплакаться и рассказать все, что со мной произошло вдали от нее. О тех душах,

что пришлось забрать, и о своей, что осталась в твоей обители.

Я так и не привыкла спать по ночам. Лежу, смотрю в потолок и мирюсь с инертным

существованием, борюсь с желанием встать на подоконник и взмыть в небо, пройтись

в прощальном кружении над городом и полететь к тебе.

Я постоянно убеждаю себя, что страсть пройдет, сгинет тоска и все наладится. Не

первый раз я влюблена…но разве любила?

`Сегодня видела птиц. Они летели к тебе огромной стаей. Я стояла и с завистью

смотрела им вслед, пока мама не увела меня с улицы. Кажется, она серьезно думает,

что медкомиссия не ошиблась. Еще немного и мама начнет пичкать меня лекарствами,

водить по психиатрам. И как объяснить ей, что это тупиковый путь, неверное

решение? Все проще и сложней: я больна любовью к тому, кого нет. Кто миф,

парадокс, иллюзия природы. Кто реальнее любой реальности. Кто мертв, но жив

более любого из живущих'.

`Я работаю. Хожу в тренажерный зал.

Купила себе пугач и палю по мишеням — пустым банкам на пустынном пляже за домом.

Много читаю, бегаю по утрам. Стараюсь загрузить себя всем, чем можно.

Не помогает'.

`На меня косятся соседи. Сослуживцы сторонятся, словно я чумная. Братья смотрят

как на инопланетянку. Мама — как на любимую, но тяжелобольную. А ведь я уже не

Варн. Я такой же человек, как и они. Но чувствую себя настолько одинокой,

подавленной, насколько, наверное, и муравей не чувствует себя в пустыне.

Наверняка дело во мне. Но как переломить себя? Заставить улыбнуться в ответ на

пошлость, рассмеяться грубой шутке, умиляться непроходимой глупостью,

восхищаться дурными манерами. Фальшивить, лицемерить, лгать изо дня в день. Быть,

как все.

Не хочу, потому что не могу. Твой образ хранит меня от лжи. Я знаю, свобода не в