Вероника Иванова - Право быть

Между упорством и терпением обычно ставят знак равенства, тем самым совершая опасную ошибку. Да, на первых порах упомянутые свойства души во многом схожи между собой, поскольку внешний облик и того, и другого дышит покоем, но, если приподнять вуаль видимости, заблуждений больше не возникает. Терпение день за днём монотонно повторяет один и тот же путь, не усиливая и не ослабляя натиска, упорство же с каждым следующим кругом впечатывает свои шаги в дорожную пыль всё настойчивее, и скоро по земле начинают расходиться трещины, рано или поздно превращающиеся в овраги, из которых не так-то легко выбраться, если угораздит сорваться с края.

Она сильна, но сила оказалась злейшим недостатком баронессы. Будь в характере Селии хоть чуточку больше робости или трусливости, девушка успешно переждала бы трудное время, не решаясь сделать шага ни вперёд, ни назад. А за зимой непременно вступила бы в свои права весна, и любовь принца расцвела бы заново...

Впрочем, разговор ещё не окончен.

— Вы встретились в Травяных рядах?

— У старосты, но это был уже второй раз. В первый я искала совсем другое зелье.

— Не приворотное?

Селия криво улыбнулась.

— От бессонницы. От волнений. От сомнений.

— Лучше всего в таких случаях помогает яд.

— О, им я обзавелась намного раньше! Вот только никак не решалась применить. Мысли путались, пальцы дрожали... Мне нужно было успокоиться.

— Староста помог?

— Да. Только забыл упомянуть, что без его средства я больше не смогу проспать ни ночи. И как только оно закончилось, пришлось снова отправляться в Травяные ряды.

Интересно, ушлый знахарь нарочно подсунул именно баронессе столь коварное сонное зелье или поступал так со всеми своими покупателями? Если второе вернее первого, чувствую, скоро гильдию травников начнут перетряхивать сверху донизу.

Но вместе с тем возникает вопрос:

— Почему вы не присылали вместо себя служанок?

— Думаете, итог был бы другим? — Девушка рассеянно коснулась губ кончиками пальцев. — Может быть. Но я не хотела доверять свои секреты ничьим ушам, а если бы при дворе узнали, что мне не спится по ночам...

Давление любопытствующих и злорадствующих увеличилось бы многократно, и течение дел в полной мере вышло бы из-под контроля, чего уверенная в себе баронесса допустить, конечно же, не могла. Вернее, полагала более страшным несчастьем, чем смерть.

— Во второй раз там уже была женщина, прячущая своё лицо?

Селия кивнула.

— Она была так участлива и мила... Не знаю почему, но я рассказала ей всё, что меня тревожило.

А я знаю причину, и очень хорошо. Вы не могли не распустить язык, дуве, нужно было только чуть-чуть ослабить путы ваших мыслей, чтобы тайное выплыло на поверхность. Но не могла ли тогда говорящая...

— Вам хотелось слушать её голос?

Карие глаза недоумённо расширились.

— Слушать? Зачем? Он был не так уж приятен для слуха.

Значит, насильственного принуждения не было? Фрэлл!

Как удобно и безопасно было бы списать предательство на невозможность сопротивления!

И всё же вдруг?

— Дело в том, что та женщина обладала даром подчинять и лишать воли посредством особого звучания своего голоса. Другие люди, втравленные в её злодеяния, отмечали, что либо не слышали никаких иных звуков, либо страстно желали услышать хоть одно слово из её уст.

Баронесса задумчиво нахмурилась, обдумывая сказанное мной, и покачала головой:

— Меня никто ни к чему не принуждал.

Ну зачем вы, дуве?! Теперь путь назад полностью отрезан, а впереди маячит или плаха, или вечная ссылка. Или вечная тишина молчаливого осуждения, что может стать много хуже прочих наказаний.

— Уверены?

— Приказывают тому, кто не желает действовать, а я... Это мне приходилось подгонять, потому что она медлила, отговариваясь какими-то трудностями.

Ещё бы водяная ведьма не медлила! Она не была уверена в действенности приворотного зелья, а рисковать зря не хотела.

— Медлила до тех пор, пока придворные модники не привыкли пить настой ворчанки с вином?

Селия удивлённо приподняла брови:

— Откуда вы знаете? Да, всё было именно так.

— Я не знаю наверняка, но учитывая ваши слова и то, о чём мне поведала она сама... Другого вывода даже не напрашивается.

— И зачем тогда вы расспрашиваете меня?

— Затем, что проделки ведьмы вычеканены только на одной стороне монеты. К примеру, почему выбор пал на герцога?

Баронесса пожала плечами:

— Не по моему умыслу, я не видела особых различий. Ей нужен был вельможа, к которому легко подобраться за пределами столицы, а в то время Магайон как раз собирался в путешествие.

Роковая случайность? Жертвой мог быть избран совсем другой человек?

— Разве его персона не представлялась самой удобной?

— Для чего?

— Ведьма собиралась установить своё влияние, а с кого в таком случае и не начинать, как с одного из самых могущественных придворных?

— Влияние? — Селия расхохоталась. — А почему она настаивала на ком-то более незаметном, всю душу мне вымотала, пока не согласилась на герцога?

Хотела изучить свойства своего зелья наверняка, прежде чем атаковать в полную силу. К тому же в те дни говорящую занимал вопрос не только установления власти над миром, но и механика престолонаследия.

— Трусила больше, чем вы.

Баронесса презрительно фыркнула:

— Трус ни на кого и никогда не сможет повлиять.

Если не зажат в угол и не сознаёт, что остались только два пути: смиренно умирать или отчаянно сражаться.

— Но вам смелости не занимать.

— Осуждаете?

— Удивляюсь.

— Чему?

— Вы легко приняли решение и начали действовать, но почему-то не поставили в известность того единственного, ради кого всё и затевалось. Может быть, следовало начать с разговора по душам? И кто знает, возможно, тогда не произошло бы недавних трагических событий.

Карие глаза вспыхнули гневом:

— Разговор? Как же! «Да, милая, давай поговорим», «Извини, я отвлёкся, так о чём шла речь?», «Прости, мне надо подумать о делах», «Отложим всё до вечера», и так день за днём одним и тем же тоном, а взгляд словно проходит сквозь тебя, не замечая... На вас так когда-нибудь смотрела женщина, которую вы любили?

Нет, боги миловали. Ненависть, злоба, нежность, жалость... Было всё, кроме равнодушия. Но его высочество немного запамятовал, каковы из себя повседневные человеческие чувства, а потому не видел ничего особенного в бесстрастном спокойствии собственной души.

— Он не мог говорить ничего другого.

— А смотреть? Смотреть иначе он мог?!

Я подумал и коротко ответил:

— Нет.

— Вот! И вы ещё удивляетесь! — всплеснула она руками. — Я будто своими глазами видела, как между нами растёт и растёт стена... И мне стало страшно, понимаете? Страшно!