Роберт Стоун - Цена заклятия

Из безопасного укрытия в тени ворот Мадх наблюдал за экипажами, с грохотом и звоном подкатывавшими к подножию мраморной лестницы особняка. Облаченные в ливреи лакеи помогали гостям спуститься на мощеную площадку и провожали их сквозь широко распахнутые двери. Там вновь прибывшие присоединялись к веселящейся толпе, собравшейся, чтобы отпраздновать Пробуждение Года.

Разумеется, никто из этих наглотавшихся шампанского олухов и не подозревал об истинном значении праздника. Никто, за исключением Мадха. Остальные гости — стареющие оптовые поставщики, торговцы, филантропы с затуманенными глазами и второстепенные чиновники — полагали, что посетили одну из бесконечной вереницы вечеринок, замечательным образом смазывающих колеса коммерции, чьи повороты они почитали более надежными, чем смену времен года. Сегодня собравшиеся веселились в особняке Брента Каррельяна, человека, отнюдь не пользовавшегося особой любовью окружающих. Однако он, как самый крупный производитель электрических генераторов в Восточном Чалдисе, устраивал вечеринки, которые немногие могли позволить себе проигнорировать. Слово Брента Каррельяна, случайно брошенное им между двумя глотками вина, подчас решало дела, означавшие для кого-то годовой приток прибылей. Но Мадх знал, сегодня будет заключено соглашение настолько важное, что о подобном не мог помыслить даже Каррельян.

Мадх подумал, что поместье промышленного магната было странным местом для празднования и странным местом для того, чтобы стать отправной точкой конца мира. Даже находясь на изрядном расстоянии, он ощутил жужжание огромных генераторов, расположенных где-то под землей и своей мощностью далеко превосходивших очевидную потребность дома в освещении. Подобные механизмы могли использоваться только с одной целью: помешать любым попыткам наложения чар. А еще Мадх почувствовал глубоко залегающие магические охранные приспособления, защищавшие дом тончайшими, смертоносными способами, — приспособления, которым, казалось, нисколько не мешали электрические поля. Генераторы и магические источники равной мощности, функционировавшие в одной местности, не мешая при этом друг другу работать, вообще встречались крайне редко. Подобная тщательно продуманная защита, должно быть, обошлась Бренту Каррельяну очень недешево, но она ни капли не поможет ему, когда наступит конец.

Однако этому событию не суждено будет произойти, если Мадх просидит в тени ильмов Каррельяна весь вечер. Когда еще два экипажа прогрохотали по мощеной дороге, Мадх напомнил себе, что уже давно пора присоединиться к сборищу. Он с мрачной решимостью направился к озерцу света, плескавшемуся возле открытых дверей особняка, прилагая немалые усилия, чтобы выглядеть столь же счастливо-безразличным, как и прочие гости. Он опасался, что даже если ему удастся стереть с лица презрительное выражение, он все равно будет выделяться оливковой кожей и манерами иностранца. Но, оказавшись в мраморном вестибюле дома, он удостоился лишь вежливого приветствия со стороны швейцара.

Едва переступив порог, Мадх сразу догадался, где проходило празднество. За ближайшими распахнутыми дверями располагался гигантский бальный зал, ярко освещенный и переполненный любителями подобных увеселений, чьи оживленные разговоры сливались в монотонное жужжание. Мадх поколебался, стоя на пороге, не чувствуя ни малейшего желания заходить в зал. Имелось всего несколько вещей, которые он ненавидел больше, чем толпы — особенно толпы чалдианцев, и ничего не было хуже чалдианцев богатых и пресыщенных. Мадх подозревал, что если существовало такое место, как ад, то дьявол устроил его по образу и подобию вечеринок Брента Каррельяна. Но мысль о хозяине и его задании заставила Мадха вздохнуть и переступить порог. К нему тут же направился официант, одетый в парадную ливрею, с серебряным подносом, полным бокалов с шампанским, но Мадх отмахнулся и, криво улыбнувшись, смешался с толпой.

— Ну, давай поухаживай за ним, — настойчиво шипела на ухо своему супругу брюнетка средних лет. Скелетообразная фигура женщины — результат добровольного голодания — была затянута в черное креповое вечернее платье еще более скромных размеров, и Мадх так и не смог понять, являлось ли это чудом магии или портновского искусства.

Ее супруг, полный лысоватый мужчина с остатками седых волос и мрачным выражением лица, был одет по последней моде. Блестящий черный пиджак заканчивался на талии и застегивался на две близко расположенные пуговицы. Поверх ослепительно белой рубашки виднелся черный галстук «бабочка». Черные шерстяные брюки, расширенные на бедрах, сужались к блестящим туфлям. Безупречный покрой одежды составлял разительный контраст с резкими чертами лица — мужчина столь же безуспешно пытался изобразить улыбку, как и сам Мадх.

— Я три последних десятилетия продержался в этом бизнесе за счет собственного ума. И будь я проклят, если встану на колени перед выскочкой…

— Ты полагаешь, — немедленно откликнулась его супруга, — что твоим несгибаемым коленям будет гораздо лучше в долговой тюрьме? Ты хочешь увидеть своих детей выброшенными на улицу только потому, что ты вызвал неудовольствие Каррельяна?

Казалось, сегодня вечером все помыслы были обращены к могущественному хозяину. Пронзительные черные глаза Мадха обежали гигантский бальный зал, но Брента Каррельяна обнаружить не удалось.

Тогда Мадх принялся внимательно изучать дом, принадлежавший этому человеку. Тщательно отполированные стенные панели — очевидно, Каррельян вывез их из экзотических лесов Бриндиса. Однако самое сильное впечатление производила массивная хрустальная люстра, свисавшая с потолка в тридцати футах над ними, похожая на скопление сверкающих звезд. Цена хрусталя впечатляла сама по себе, но более значительным являлся тот факт, что именно электрические лампочки, а не газ и не свечи, дарили бальному залу свой безжалостный свет.

Мадх на секунду задумался над причинами, побудившими их хозяина так осветить зал. Было ли это просто тщеславием человека, который сделал свою состояние — по крайней мере, легальное — путем инвестиций в развитие и совершенствование электрических генераторов, или этому существовало иное объяснение? Неужели Каррельян по каким-либо причинам предпочитал этот слишком резкий свет, этот ослепительный блеск, выявлявший каждую морщинку под слоем умело наложенного грима и превращавший каждую улыбку в зловещий оскал?