Александр Бушков - Колдунья-беглянка

– Пожалуй, – сказала Ольга.

– Теперь видишь, что я способна обеспечить тебе феерическое будущее? А ты меня даже не благодаришь…

– Спасибо, – сказала Ольга насколько могла благожелательно.

– Как это у вас по-русски? Из «спасибо» что-то там не сошьешь?

Изабо ловко опрокинула ее на спину, положила руки на грудь и потянулась к губам, но в это время послышалось легкое царапанье в дверь, чрезвычайно похожее на какой-то условный сигнал. С недовольной гримаской француженка встала, накинула пеньюар, пожала плечами:

– Какие-то гости, которым нельзя отказать… Ну, я пошла заниматься делами, а ты, прелесть моя, можешь отдыхать, сколько тебе заблагорассудится, и не тревожиться о будущем… – В ее голосе послышались металлические нотки. – Только, я тебя умоляю, не вздумай делать глупости. У меня чересчур серьезные планы на твой счет, и, если попытаешься их расстроить, не обижайся потом… Ну, до скорой встречи, прелесть моя!

Она лучезарно улыбнулась Ольге, подмигнула и вышла. Ольга осталась лежать на разворошенной постели, досадливо прикусив нижнюю губу по всегдашней своей вредной привычке.

Сердито вздохнула, окинув себя взглядом – все тело покрыто отпечатками бесстыдных поцелуев-укусов. Но не было ни времени, ни желания впадать в черную меланхолию. Вряд ли она умрет оттого, что пару часов побыла игрушкой развратной француженки, – неприятно, конечно, противно и унизительно, но от этого не умирают. Не печалиться нужно, а придумать, как все же вырваться отсюда, пока и в самом деле не превратили в парижскую проститутку для знатных дам…

Ольга прошла в ванную, нагнулась к разбросанной одежде. Коли уж Изабо наблюдала за ней в потайной глазок откуда-то из коридора, могла видеть и ее вещи…

Нет. Мало того, что и кошелек, и мешочек с бриллиантами были в неприкосновенности, пистолет тоже лежал под сюртуком, куда Ольга его и запрятала. А впрочем, что от него толку? Всю петербургскую полицию с его помощью ни за что не победишь. Вероятнее всего, Изабо, даже если и видела кошелек, решила не заниматься с самого начала вульгарным грабежом: очень похоже, она совершенно серьезно говорила насчет принцессы, хочет приручить, привязать к себе, а потому не станет с ходу отнимать деньги, коли уж рассчитывает на большую выгоду…

Деньги – это хорошо. Это прекрасно. Здесь, в доме, наверняка немало служанок вроде молчаливой Марты, которые, в отличие от хозяйки, не строят грандиозных планов проникновения в Версаль, а значит, непременно клюнут на вещи более прозаические, вроде горсти золота. Главное – все продумать, без спешки, без импровизации…

Ольга полностью оделась, разве что шляпу оставила на столике. Призадумалась: с чего начать? Пожалуй, следует, как выражаются ее военные знакомые, провести рекогносцировку, разузнать все, что удастся…

Прежде всего: заперта ли ее комната? Стерегут ли ее снаружи, притаившись в коридоре?

На цыпочках Ольга прошла к входной двери и прислушалась. Вроде бы никаких звуков из коридора не доносилось. Тогда она тихонько приотворила дверь и выглянула. Коридор пуст. Снизу явственно доносится громкая, разудалая песня, определенно знакомая…

Сразу несколько мужских голосов с превеликим энтузиазмом выводили, не особенно и заботясь о мелодичности и точном следовании нотам:

Дальше она не слушала. В сердце вспыхнула надежда…

Над всеми прочими голосами господствовал неповторимый хриплый басок Василия Денисыча Топоркова, доброго приятеля корнета Ярчевского, а вдобавок преданного поклонника Ольги Ярчевской – бравого гусара, человека чести, одного из тех, кто ни за что не выдаст беглянку полицейским ярыжкам, не оставит в беде, в каком бы состоянии, благородном или подлом, она ни пребывала…

Нахлобучив шляпу на голову – она сейчас корнет, угодивший в неприятности! – Ольга бросилась вниз по лестнице. Резко остановилась. На лестничной площадке между вторым и первым этажами, загораживая проход, стояли Марта и еще какая-то девица чухонского облика, покрепче Марты, с еще более бесхитростным и тупым лицом…

– Куда это вы, барышня, собрались? – спросила Марта без малейших эмоций. – Вам наверху сидеть было велено…

Ее напарница, таращась бдительно и тупо, сделала шаг в сторону, полностью перекрывая проход.

Удалая песня раздавалась совсем близко… По наитию Ольга запустила руку в карман, рванула завязку кошелька, выхватила горсть монет и швырнула их на лестницу. Золотые кругляшки с характерным пленительным звоном запрыгали по ступенькам…

Обе чухонки, на миг забыв обо всем на свете, не отрывая восторженных взглядов от золота, струившегося вниз в никогда не виданном ими количестве, разомкнулись, присели на корточки, протянули загребущие руки, пытаясь поймать скачущие мимо империалы…

Ольге этого мига вполне хватило: она проскочила меж ними, сбив с ног безымянную напарницу Марты, загрохотала по лестнице. Расположение комнат первого этажа она прекрасно помнила со времени своего визита в облике корнета – а потому, не плутая, ворвалась в зал.

Они все были там, восседая в компании девиц вокруг уставленного бутылками стола: и Топорков, махавший вместо дирижерской палочки массивной серебряной вилкой, и поручики Тучков с Тулуповым, лихие гусары, и конный артиллерист капитан Лихарев со своими знаменитыми усищами вразлет, едва ли не шире эполет…

Все уставились на нее. Топорков благодушно взревел:

– Ба! Ба! Корнет, легок на помине! А мы только что тебя, повесу, вспоминали! Куда ж ты запропастился, душа моя? Ты, ежели не запамятовал, моей опеке подлежишь! Лихарев, живенько штрафной кубок сооруди!

Сделав пару шагов к столу, Ольга громко сказала:

– Господа, помогите, я в беде!

Она еще успела увидеть, как моментально стало предельно серьезным лицо Топоркова – а в следующий миг на нее насели сзади опамятовавшиеся чухонские бабищи, словно собаки на медведя – с разлету толкнули в спину, принялись хватать за плечи, выкручивать руки…

Шляпа слетела, и роскошные Ольгины волосы золотой волной рассыпались во всей красе.

– Кой черт! – послышался изумленный выкрик Топоркова. – Что за фефенхлюдия а-ля чудасия?! Ольга Ивановна?!

– Помогите! – крикнула Ольга, уже не стараясь изображать мужской голос.

И все моментально переменилось – на плечи ей уже не давила тяжесть, руки освободились от бесцеремонной хватки. Выпрямившись и отскочив в сторону, она увидела, что обе чухонки, бледные, как полотно, прижались к стене, а перед ними, подбоченясь, стоит Топорков с выхваченной из ножен саблей, белозубо, хищно ухмыляясь, поигрывая клинком в опасной близости от плоских чухонских носов.