Роберт Джордан - Возрожденный Дракон

Ранд не смел даже вообразить, что такое он делал. Единая Сила бурлила неукротимо, юноша едва осознавал себя, едва был самим собой, едва существовало то нечто, которое было им, его сутью. Это сомнительное равновесие подрагивало, он из последних сил балансировал на тонкой грани. А по обе стороны зияла бездонная пропасть, в которой все, что есть он, будет уничтожено, стерто Силой, бурно текущей через него в меч. Нужно идти по самому лезвию бритвы, бесконечно тонкому и бесконечно острому, лишь в этом залог хоть какой-то, пусть непрочной, безопасности. Калландор сиял в руке, и вскоре Ранду показалось, что он несет солнце. Где-то внутри, дрожа и мигая, как огонек свечи в бурю, зародилось смутное чувство — уверенность, что, обладая Калландором, он может сделать все. Все.

Ступая по лезвию бритвы, Ранд бежал по бесконечной череде коридоров, преследуя того, кто стремился убить его, того, кого должен убить он. Иного исхода не будет. На этот раз один из них должен умереть! Было совершенно ясно, что Ба'алзамону это известно не хуже. Ба'алзамон бежал, все время оставаясь впереди, оставаясь невидимым, и только звуки бегства вели за ним Ранда. Но даже убегая, Ба'алзамон обратил против Ранда эту Тирскую Твердыню, что не была Тирской Твердыней, и тот отбивался, отбивался наугад, наобум, на авось; он сражался и бежал по острию ножа, в совершеннейшем равновесии с Силой — инструментом и оружием, готовым уничтожить его полностью и окончательно, допусти он малейшую оплошность, малейшую заминку.

Переходы сверху донизу затопила вода, плотная и черная, как на дне морском. Захлебываясь, он вновь превратил ее в воздух, опять не понимая как, и продолжал бежать, а воздух внезапно обрел вес, и на каждый дюйм тела навалилось по горе, сдавливая со всех сторон. За миг до того, как его расплющило бы в ничто, Ранд выбрал из несущегося сквозь него прилива Силы отдельные потоки, и давление пропало. Но Ранд не понимал, почему, как и какие именно токи он выбрал, — слишком быстро все произошло, он не успел ничего ни осознать, ни понять. Он гнался за Ба'алзамоном, и воздух вдруг затвердел несокрушимой скалой, замуровав его, потом воздух стал расплавленным базальтом, а затем превратился вообще в ничто, не способное заполнить его легкие. Земля под сапогами притянула Ранда к себе, словно каждый фунт тела внезапно стал весить тысячу, потом вес исчез совсем, и, шагнув, он завертелся в воздухе. Разверзлись невидимые утробы, стремящиеся отделить его разум от тела, вырвать из него душу. Он перепрыгивал ловушки, преодолевал западни и продолжал бежать. То, что Ба'алзамон искажал, извращал, чтобы уничтожить Ранда, он восстанавливал, возвращал в прежнее состояние, даже не осознавая как. Он смутно понимал, что каким-то образом приводит все в естественное равновесие, в соответствие с сутью, заставлял предметы и явления строго следовать линии своего танца по той неправдоподобно тонкой грани между бытием и небытием, но знание это представлялось далеким-далеким. Все его сознание, вся сущность были отданы преследованию, охоте, смерти, которая станет концом всего этого.

А потом Ранд снова очутился в Сердце Твердыни, шагнув через заваленную щебнем брешь в стене. Некоторые колонны теперь висели обломанными зубьями. И от него пятился Ба'алзамон, глаза его полыхали, тень плащом окутывала фигуру. От Ба'алзамона будто исходили черные шнуры, подобнее стальным тросам, они убегали во тьму, что сгустилась за ним, и исчезали в невообразимых высотах и в немыслимой дали, где-то в глубинах этого мрака.

— Меня не уничтожить! — вскричал Ба'алзамон. Его рот был огнем; крик эхом забился среди колонн. — Меня нельзя победить! Помоги мне! — И часть окутывающей его тьмы втекла ему в руки, свернулась в шар, такой черный, что он будто впитывал в себя даже сияние Калландора. Внезапное торжество засверкало в пламени глаз Ба'алзамона.

— Ты убит! — крикнул Ранд. Калландор закрутился в его руке. Сияние взболтало мрак, рассекло черные, как вороненая сталь, шнуры вокруг Ба'алзамона, и Ба'алзамон конвульсивно дернулся. И он будто раздваивался, одновременно и уменьшаясь, и вырастая. — Ты уничтожен! — Ранд вонзил сияющий клинок Ба'алзамону в грудь.

Ба'алзамон закричал, и дико запылали огни его взбешенного лица.

— Дурак! — выл он — Никогда не одолеть Великого Повелителя Тьмы!

Тело Ба'алзамона обмякло и начало оседать вниз, тень вокруг него стала рассеиваться, и Ранд выдернул клинок Калландора.

И внезапно Ранд очутился совсем в ином Сердце Твердыни: как и раньше, высились целые колонны, сражались люди, они кричали и умирали — бойцы в повязках-вуалях и солдаты в кирасах и шлемах. У основания краснокаменной колонны все так же лежала, скорчившись, Морейн. А у ног Ранда распростерся мертвый мужчина, он лежал на спине, в груди чернела выжженная дыра. Мужчина был средних лет, и его можно было бы назвать красивым, если бы вместо глаз и рта не темнели провалы, от которых поднимались струйки черного дыма.

Я сумел, подумал Ранд. Я убил Ба'алзамона, убил Шайи'тана! Я выиграл Последнюю Битву. О Свет я и вправду Возрожденный Дракон! Разрушитель государств, тот, кто Разломал Мир! Нет! Я покончу с разрушением, прекращу убийства! Я с этим ПОКОНЧУ!

Ранд вскинул вверх руку, Калландор сверкнул над его головой. Серебряная молния с треском соскочила с острия клинка, ее зубцы, шипя, выгнулись ввысь, под свод громадного купола.

— Хватит! — крикнул он.

Сражение затихло; на него изумленно смотрели со всех сторон — глаза сверкали над черными вуалями, из-под кованых околышей круглых шлемов. — Я — Ранд ал'Тор! — провозгласил он, голос его зазвенел по всему залу. — Я — Возрожденный Дракон!

Калландор сиял в его воздетой руке.

Один за другим люди, и в вуалях, и в шлемах, опускались на колени, восклицая:

— Дракон возродился! Дракон возродился!

С рассветом в городе Тир проснулись люди, и говорили все об одном: о снах, которые видели. Всем снилось, как в Сердце Твердыни сражался с Ба'алзамоном Дракон, а когда горожане подняли взоры к огромной цитадели, к несокрушимой Твердыне, то глазам их предстало развевающееся над самой высокой ее башней знамя. По белому полю протянул изгибы своего тела, блистающего ало-золотой чешуей, громадный змей с золотой львиной гривой и четырьмя лапами, вооруженными каждая пятью золотыми когтями. От Твердыни, испуганные и ошеломленные, шли солдаты и вполголоса рассказывали, что случилось ночью. И очень скоро на улицы высыпали толпы, мужчины и женщины плакали, оглашая город криками об исполнении Пророчества.

— Дракон! — кричали они. — Ал'Тор! Дракон! Ал'Тор!