Клайв Леннард - Источник судеб

При этих словах Конан вздрогнул и побледнел, а Гийлом закричал в полном и, казалось, искреннейшем изумлении:

— Какой карлик? Что ты несешь?

«Точно, как сам Пресветлый, когда услышал о яде из уст безумного пикта, — подумал киммериец. — Они обвиняют друг друга, но на весах правосудия слово одного уравновешивает слово другого…»

Словно прочитав его мысли, Пресветлый задумчиво молвил:

— Мне не доказать истинности моего видения, как тебе существование некоего, якобы схваченного гонца. Есть лишь один способ разрешить это дело…

Конан сразу понял, что имел в виду жрец. К этому древнему обычаю прибегали во многих землях от Асгарда до Аргоса в случаях, когда не было иной возможности доказать правоту одного из участников взаимной тяжбы. Для крестьян и горожан, для воинов и вельмож, даже для королей, для всех, кто признавал над собой высшую и окончательную власть небес, всегда оставалось последнее средство отстоять правду: вверить свою жизнь и честь милости Всеблагого.

— Ты предлагаешь мне… поединок? — несколько растерянно спросил герцог.

— Божий суд! — веско поправил Верховный Жрец. — Суд Митры.

«Божий суд! Милость Несотворенного! — словно ветер, пронеслось по трапезной. — Справедливо! Верно!»

— Согласен! — воскликнул Гийлом. — Но ведь Митра запрещает своим жрецам сражаться, значит…

— …Значит Обиус вправе выставить вместо себя любого бойца, — закончил король. Мысленно он усмехнулся, вспомнив, с какой ловкостью Пребывающий в Мире перерезал горло Фингасту, находясь от него в десяти шагах.

— Отлично! — герцог посмотрел в зал. — Я убью всякого, кто осмелится встать на защиту этого толстого предателя. Найдется среди вас сумасшедший?

Многие опустили глаза, другие сделали вид, что происходящее их вовсе не касается. На счету Гийлома было не меньше поединков, чем любовных побед, и все они кончались довольно плачевно для соперников герцога. Кроме того, всячески демонстрируя при каждом удобном случае свое подобострастие, придворные не питали к Пресветлому истинного почтения, считая его выскочкой и словоблудом.

— Разрешите мне, — раздался вдруг мелодичный голос, и из-за стола поднялся стройный человек в костюме чужестранца: не слишком броском, но элегантном и несколько необычном. На темных кудрях лихо сидел малиновый берет, украшенный ярким пером неведомой птицы.

— Кто ты? — спросил Конан.

— Я… э-э… паломник. Зовут меня Кримтан Да Дерг. Не далее седьмицы назад я купил участок земли неподалеку от Храма, дабы построить дом и выполнить обет: ежедневно в течение полугода посещать богослужения…

— Купил участок? Видать, ты не беден. Из какой страны прибыл и какое звание носишь?

— Приплыл я с острова Фалль, называемого также Землей Богини Банну. Берега моей страны омывают волны Западного моря, и лежит она в трех днях пути от пиктского побережья. Что же касается звания, на нашем языке меня именуют Орегоном Да Дергом, и титул этот не ниже графского.

— Почему ты решил защищать Верховного Жреца?

— Пресветлый Обиус удостоил меня нескольких личных бесед, и я проникся к этому человеку искреннейшим уважением.

— Должен предупредить тебя, чужестранец, — сказал король, несколько подумав. Он никогда не слышал об острове Фалль, хотя побывал во многих землях и любил слушать рассказы других путешественников. — Герцог Гийлом бился со многими, и никому еще не довелось его одолеть. Достаточно ли умело владеешь ты оружием? Я вижу при тебе лишь небольшой кинжал…

— Насколько я разбираюсь в ваших обычаях, выбор оружия за мной? — улыбаясь, спросил Да Дерг.

«Во всяком случае, он не настолько наивен, как кажется с первого взгляда, — решил Конан. — Что ж, доверим судьбу герцога и жреца Митре».

Между столом и помостом хватало места, чтобы бойцы могли сойтись в смертельном поединке. Да Дерг прошелся вдоль стены и выбрал из богатого собрания самый длинный меч. На голову ниже своего соперника, тонкий в кости, чужестранец, казалось, избрал таковой, дабы посмешить зрителей: клинок был чуть ли не в рост брегона. Однако фаллиец легко поднял оружие и отсалютовал герцогу. Тот насмешливо поклонился в ответ и встал в боевую позицию.

Как только клинки скрестились, стало ясно, что соперник не уступает герцогу в искусстве фехтования, а еще через пару минут Конан понял, что изящный фаллиец превосходит записного дуэлянта по всем статьям. Он легко отбивал выпады, не поддавался на обманные движения и, несмотря на яростную атаку Гийлома, оставался на месте, орудуя длинным мечом с выражением некоторой даже скуки, словно сержант на занятиях с новобранцами.

Когда-то давно, очень давно Конану уже доводилось видеть такую манеру сражаться: несколько странная стойка, изумительная точность движений и… хладнокровие, потрясающее хладнокровие перед лицом смертельной опасности! Сквозь туманную дымку времени киммериец увидел морское побережье и человека, орудующего сразу двумя мечами, легко отбиваясь от шайки пиратов… Потом ущелье и карабкающегося по камням юношу с длиннющим клинком и огромным луком за плечами… Снова море, палуба корабля, крепкий мужчина с торчащими над плечами рукоятями… Этих людей разделяли годы, сплачивало единое служение. Когда-то и сам Конан учился высшему искусству убивать во имя Великого Равновесия. Он упустил тогда этот дар, потерял Силу, сохранив свободу воли и неуемную жажду действовать по собственному разумению…

Вцепившись в подлокотники кресла, киммериец следил за поединком, понимая, что исход его предрешен. «Неужели… — шептал он, потрясенный внезапным открытием, — неужели Митра послал-таки своего воина?!»

В тот же момент кисть фаллийца описала замысловатую спираль, и меч герцога, отлетев, упал на помост к ногам короля. Гийлом еще не успел понять, что произошло, а клинок Да Дерга, легко пробив нагрудник, погрузился на несколько пядей в грудь соперника. Быстрым движением брегон извлек окровавленное острие, и, даже не взглянув на побежденного, отвесил поклон королю и жрецу. Он уже направлялся к стене, чтобы повесить оружие на место, когда герцог рухнул сначала на колени, а потом, лязгая бронью, повалился на каменный пол трапезной.

В два прыжка Конан оказался возле поверженного и присел рядом. Глаза Гийлома бессмысленно уставились в потолок. Он хрипел, на губах выступила кровавая пена. Заметив короля, герцог напрягся, силясь что-то сказать.

— Киммериец, — расслышал Конан, — ты умрешь, киммериец…

— Так ты все же предал меня, — пробормотал варвар. — Не верю! Кто заставил тебя это сделать?

— Ты умрешь, — повторил Гийлом. — Он сильнее всех нас, сильнее…

— Кто? Во имя Митры, кто?!

Но герцогу Гандерландскому не суждено было более произнести ни слова. Зрачки закатились, дыхание прервалось: Божий Суд свершился. Конан опустил мертвецу веки и поднялся. Он хотел что-то сказать, но в это время от входной двери раздался взволнованный голос Афемида: