Клайв Леннард - Источник судеб

— Что знаешь ты, Носитель Сети? Перакрас дал пристанище этому существу, укрыв его своей плотью, а воля богов священна. Не подвергнул ли он тем самым Потерявшего Имя ведомому лишь ему испытанию?

Загонщики молчали. Начал накрапывать дождь, и их мертвые маски покрылись сосульками слипшейся шерсти.

Старик поднялся, воздев руки к низко бегущим серым облакам.

— Он побывал у Дуба! Он прикоснулся к плоти Перакраса! Он совершил то, что не дозволено ни одному из вас, попирающих этот помост, и уж тем паче, стоящим на земле! Он достоин стать главой Клана Выпи. Но раз Перакрас не допустил его в свое чрево, он пройдет испытание Поглощением вместе со всеми.

Его слова относил ветер, и стоявшие посреди поляны их не слышали. Мальчики жались друг к другу: вынужденные пребывать в неподвижности, они замерзли под мелким дождем. Увидев, как поднялся старик, пленник со сломанной рукой вздрогнул и забормотал что-то невнятное.

Тот, кто побывал у Священного Дуба, незаметно положил ему руку на плечо и шепнул: «Не бойся. Вспомни, что я рассказывал в Мужском Доме».

Наверное, многие, ожидавшие обряда Поглощения, сейчас мысленно переносились в теплое, душное нутро этой длинной хижины, окруженной высоким частоколом.

В одном ее конце пол устилала слежавшаяся травяная подстилка, на которой семеро коротали четверть луны Ожидания, в другом — темнели кучки испражнений, окаменевших, их многочисленных предшественников, и свежие: во время Ожидания мальчикам запрещалось выходить даже на двор.

Побывавший у Дуба (тогда его звали Птахом) был старше своих товарищей: прошлым летом главу его рода задрал бурый медведь, и Птах получил отсрочку от посвящения в мужчины. Впрочем, зиму назад никакого Гона и не было: женщины Клана Выпи, обитавшей в Безымянной пуще на отшибе от остальных пиктских племен, рожали все реже, дети часто умирали до отвердения ногтей, а ради одного Птаха Гон не стали бы устраивать, даже будь старый Эльтоток жив.

На редкость сообразительный, проворный и веселый (а пикты считали весельчаком всякого, кто улыбался чаще двух раз в год) мальчик уже давно приглянулся кряжистому, немногословному Эльтотоку, знавшему, впрочем, немало занятных присказок. Даже Поедатель Священных Желудей, жрец племени, которому только и было дозволено лесными богами приближаться к святилищу Перакраса, нет-нет да удостаивал мальца своим милостливым вниманием.

Собирая по крупицам обмолвки жреца и иносказательные присказки Эльтотока, умея сопоставлять и делать умозаключения, Птах открыл для себя тайну Поглощения и, дабы хоть как-то успокоить буквально умиравших от страха товарищей, поведал ее во время Ожидания в Мужском Доме.

Давно, когда Клан Выпи еще чтил за своего родоначальника Семитху и не удалился от остальных племен в Безымянную пущу, обряд посвящения в мужчину проводили безжалостные мрачные друиды, силами своих чар вызывавшие древнее чудовище Дарамулуна. Чудище поглощало мальчиков и носило их в своем чреве девять лун. Поглощенные испытывали ужасные муки, выживали лишь сильнейшие, которых Дарамулун изрыгал к радости матерей и чести отцов. Из них получались отличные воины — сильные и безжалостные.

Потом друиды куда-то подевались, или племя бежало на север, к самой кромке лесов — этого Птах не понял. От обряда посвящения остался Ночной Гон, правда, в старые времена в беглецов выпускали настоящие стрелы не только на Священном Холме. Изредка (говорили — раз в десять лет) кому-нибудь из Потерявших Имя удавалось достигнуть священного дерева, и он становился наследником главы клана, даже не будучи его сыном. Тех, кого ловили, подвергали Поглощению, только теперь роль Дарамулуна выполнял длинный шалаш, вход в который делали в виде чудовищной пасти. Правда, внутри мальчиков ждали суровые и болезненные испытания, но это, конечно, не шло ни в какое сравнение с мучениями в зловонном чреве древней гадины.

«Скоро мы станем мужчинами, — успокаивал Птах своих друзей, — настоящими воинами! Нам позволят кидать в стволы боевые топоры, охотиться не только на сусликов и спать с женщинами». Он слегка кривил душой: многие мальчишки примеривали в руке настоящее оружие и стреляли крупную дичь задолго до посвящения. Не говоря уже о женщинах. Единственное, ради чего стоило терпеть испытание, была боевая татуировка и мужское имя, которое каждый пикт получал в дар от богов, навсегда забывая детскую кличку.

И все же, стоя на поляне Глотающей Пасти под пристальными взглядами загонщиков в страшных звериных масках, в окружении мрачных воинов в волчьих плащах, словно настоящие пленники, никто из юношей, кроме побывавшего у Дуба, не мог унять дрожь и леденящее предчувствие чего-то страшного и неотвратимого.

Поедатель Священных Желудей задрал к небу длинную бороду и что-то протяжно прокричал. Воины зашевелились, принялись выстраивать мальчиков в ряд, подгоняя несильными ударами дубин. Обряд требовал некоторой грубости по отношению к пленникам: предполагалось, что не каждый из них выйдет живым из чрева Дарамулуна.

Семеро друг за другом двинулись к помосту, Птах шел последним. Первым оказался юноша со сломанной рукой. Ноги его подкашивались, лицо побелело, и все же он мужественно шагнул под помост, на котором стояли жрец и загонщики. Помост был недостаточно высок, и Потерявшему Имя пришлось опуститься на четвереньки. Он скривился от боли и пополз, прижимая больную руку к груди. Как только он скрылся под настилом, воины остановили шеренгу посвящаемых.

Жрец протянул руку, и человек в маске медведя подал ему резную деревянную чашу. Поедатель Желудей набрал в рот воду, сделал глотательное движение и тут же выплюнул воду на доски помоста. Священная влага должна была попасть на плечи и голову мальчика, ползущего под ногами жреца, причастив его таинством посвящения.

Однако это была только первая часть обряда. Когда юноша показался с противоположной стороны возвышения, двое людей в масках схватили его и грубо поволокли к стоящему в отдалении шалашу — в пасть чудовища Дарамулуна. Видимо, его схватили за поврежденную руку, и мальчик не удержался от крика. Старик на помосте презрительно скривил тонкие губы: воин должен уметь терпеть боль, так повелевали боги испокон века.

Жрец продолжал обряд, набирая в рот воду и выплевывая ее на помост, когда очередной посвящаемый проползал у него под ногами, но мысли его были заняты не священнодейством, а размышлениями более общего порядка. Он все еще пребывал в недоумении, пытаясь истолковать событие на вершине Священного Холма, когда долгожданный претендент в вожди так и не побывал в чреве Перакраса. Сомнения обуревали Бывающего У Дуба: верно ли он поступил, все же объявив этого юношу наследником главы Клана Выпи? И не велит ли лесной бог подвергнуть его в чреве Дарамулуна испытанию древнему и жестокому, почти забытому нынешним поколением?