Клайв Леннард - Источник судеб

— На то была воля Митры, — отвечал король тусклым голосом. — Здесь обнаружился Неугасимый Огонь, питаемый Его дыханием из недр земных… А истинный алтарь Вечного — глубоко под твердью, я знаю, видел… Тогда Митра отверг меня, искавшего Силы, и поделом, сам я не хотел быть слугой даже Великого бога. Но теперь — не знаю… Он словно опять позвал меня, и я пошел, желая воздвигнуть открытый для всех город именем Его… Свободный город — смешно, правда?

— Смешно, — мрачно согласился Сервий, пивший по левую руку от Троцеро. — Горожане не могут быть свободными. Они из другого теста.

— Мыслю, это Пресветлый Обиус заморочил вам голову своими заумными рассуждениями, — продолжал Паллантид. — Его не слишком жалуют жрецы Тарантии. Ходят слухи, что он желает возвыситься, убедив вас перенести столицу в Турн.

— Жрецы, — пробормотал Конан, — все они хотят одного — власти… Жрецы и маги. Одни прикрываются именем Митры, скрывая свою корысть, другие — их я уважаю больше, хотя бы за прямоту, — используют для своих целей темные силы. Что же касается Гийлома, думаю, герцог сам стал жертвой колдуна, внушившего ему злобу ко мне, как некогда ведьме удалось вызвать ненависть Пипина Большеголового к несчастной Аэлисе.

— Может быть, и так, — откликнулся Троцеро. — Чернокнижник мог околдовать герцога и отправить его во дворец, с тем, чтобы он опорочил Пресветлого… Но, хотя Божий Суд свершился не в пользу Гийлома, победа чужестранца не рассеивает подозрений относительно Верховного Жреца, у меня, по крайней мере.

И граф покосился на сидевшего в центре стола фаллийца, попивавшего мелкими глоточками разбавленное вино и поглядывающего вокруг скучающими глазами.

— Тем более, ваше величество, — вступил снова Паллантид, — вам следует сидеть на троне в центре своих земель, дабы пресекать любые коварные поползновения, от кого бы они ни исходили. А наскучит Тарантия — милости просим в Пуантен. Уж там мы погуляем под теплым солнышком!

Воспоминания о южных краях заставили киммерийца зябко передернуть плечами. Как не хватало ему сейчас благотворного жара полуденного солнца! Он готов был бежать даже в пустыни Шема, где однажды чуть не погиб, лишь бы избавиться от таившегося в груди холода — смертельного холода страшного яда сихаскхуа.

Новый приступ свалил киммерийца возле ворот Турна, когда он возвращался с бранного поля. Король рухнул на руки рыцарей Троцеро, посчитавших этот обморок следствием колдовских чар Тзота-ланти. Они отнесли бесчувственное тело в опочивальню, где Обиус попытался отпоить короля напитком из хрустальной бутыли с красноглазой змейкой. Тщетно. Да и таким уж сильным противоядием было камбуйское зелье, как утверждал жрец?

Киммериец метался под многочисленными одеялами: его бил озноб, он погружался в ледяные глубины моря, покрытого нетающими торосами, среди которых кружили в безумном танце босоногие дочери Имира… Ему чудился их зов — зов смерти.

Железная воля варвара противостояла этой роковой пляске. На какой-то миг он вырвался из забытья и увидел рядом Ольвейна.

— Пикт, — генерал почти кричал, склонившись к самому уху короля, — он требует допустить его к тебе, государь, говорит, что знает, как помочь. Обиус не велит, он думает, что одержимый желает твоей смерти!

— Я ручаюсь за него своей головой, — раздался чей-то ровный голос, и, не видя говорящего, Конан вдруг ощутил в его словах спокойную силу правды. Так умели говорить те, кто служил Митре ради Великого Равновесия.

— Привести… — прохрипел король, вновь проваливаясь в снежную кутерьму, блестевшую тысячами недобрых глаз.

Очнулся он от легкого прикосновения. Рядом стоял пленник, мягко поглаживая кончиками пальцев уже успевшую почти исчезнуть ранку, оставленную кинжалом карлика. Теплая волна вливалась в грудь киммерийца, спокойны и лучезарны были глаза юноши на свежем, разгладившемся лице — словно не из темницы он явился, а из неведомых прекрасных садов, полных неги и благоухания. Он улыбнулся и отнял руку.

Король, к которому вернулись силы, сел на постели.

— Кто ты? Расскажи о себе.

И юноша поведал удивительную историю: о Ночном Гоне, потерянном имени, о страшном чудовище Дарамулуне, о заброшенном склепе, где жрец Дивиатрикс творил свой древний обряд, о богах на ветвях Мирового Древа…

— Ты видел богов? — изумился Конан.

— Теперь не знаю, все это было, точно во сне… Потом меня пленили, и я стал ваниром.

— Стал ваниром?!

— Я словно раздвоился, и пока мое настоящее тело сидело на корме дракара, душа пребывала внутри юного родственника Фингаста, единственного грамотея из всей дружины. Они ходили в набеги, и я видел все кровавые ужасы его глазами. Убивал женщин и детей, и буйная, ни с чем не сравнимая радость переполняла меня…

Юноша содрогнулся, по щекам его покатились слезы.

Конан старался не смотреть ему в глаза: он, бывший наемник, пират и вор, отлично знал сладостное упоение резни и притягательную силу преступления. Правда, ходя в набеги, киммериец никогда не убивал ни детей, ни женщин, но вот его головорезы… Он вспомнил Белит, Королеву Черного Побережья, вместе с которой когда-то плавал на «Тигрице» — единственная женщина, которую он полюбил не только телом, но и душою, была безжалостной атаманшей разбойников, одно ее имя наводило ужас от Шема до Атлая, и немало невинных душ отправилось на Серые Равнины по ее воле.

— Я был словно в забытьи, — продолжал пикт, — ваниры держали и кормили меня, ибо поняли, что, не знаю почему, приношу им удачу: ветер дул в попутном направлении, штормы обходили дракар стороной, добыча была обильной, а потери незначительными. Потом мы прошли через горные перевалы и оказались в Гандерланде, в замке Гийлома, где Фингаст сговорился с герцогом напасть на Турн.

— С герцогом или колдуном?

— С Гийломом. Колдуна мы даже не видели.

— А ведомо ли тебе, что, прежде чем вторично штурмовать город, чародей прислал мне послание, требуя твоей головы? Зачем ты ему понадобился и почему он не захватил тебя еще в замке Гийлома?

— Потому что Тзота не всеведущ, ваше величество, — раздался голос Да Дерга, присутствие которого Конан лишь сейчас заметил. — Он знал, что в Турне должен появиться тот, кто ему нужен, но не знал каким образом. Душа Потерявшего Имя покинула тело, переселившись на время в юного вана, колдун же блуждал в астрале, разыскивая духовные эманации пикта. Только когда тот осознал себя в истинном своем обличий, чародей смог обнаружить его в дворцовой темнице.

Киммериец внимательно оглядел невысокого брегона, с небрежной грацией сидевшего на складном табурете.

— Ты — воин Митры? — спросил король напрямик.

— Все мы слуги Творца, а приходится — и воины…