Стивен Эриксон - Память льда

Она приземлилась с глухим ударом, перевернулась на спину и села, смотря, как, громыхая крыльями, дракон вновь набирает высоту.

Майб посмотрела и увидела свое юное тело. Она заплакала от жестокости сна. Она рыдала и рыдала, скрючившись на холодной, мокрой земле.

О, зачем вы спасли меня? Зачем? Только чтобы проснуться — о духи родные — проснуться…

— Она прошла, — раздался странный, чуждый голос. Слова на ривийском, и звучали они в ее разуме.

Майб вскинула голову, огляделась. — Кто говорит? Где вы?

— Мы здесь. Когда ты будешь готова увидеть нас, ты увидишь. — Кажется, воля твоей дочери равна твоей воле. — Такая может повелевать величайшими Гадателями — верно, она приходит в ответ на призывы ребенка. — Собрание. — Поиск кратчайшего пути. — Тем не менее мы впечатлены.

— Моя дочь?

— Она все еще вздрагивает от грубых слов — мы это чуем. — Воистину так мы прибыли, чтобы жить здесь. — Тот маленький толстяк прячет обсидиановые грани под пышной плотью. — Кто бы мог подумать? — Она отдала тебе все, что могла, Серебряная Лиса. — Пришла пора принести ответный дар. — Не один Крюпп отказывается предоставить её предназначенной судьбе. — Ах, он открыл ей глаза, и смыл ее одержимость внутренними сущностями, она еще дитя, но она слушает его слова — хотя, по правде, он обращается лишь к ее снам. — Внимательная. — Да, воистину.

— Итак, — продолжил голос, — теперь ты нас слышишь?

Она уставилась на свои руки, юные, гладкие руки, и снова зарыдала: — Прекратите пытать меня снами! Хватит! О, хватит…

Ее глаза узрели мутную тьму палатки. Боль охватила тонкие кости, высохшие мышцы. Плачущая Майб свернула старое тело в клубок. — Боги, — прошептала она, — как я ненавижу вас. как ненавижу!

В гостинице, возвышавшейся на углу улицы Старого Даруджа, насчитывалось не более полудюжины обитателей. Большинство из них — гости города, как и Грантл, попавшие в западню. Окружившие Капустан армии Панниона ничего не предпринимали уже пять дней. Как-то над северными перевалами встали облака пыли, по мнению капитана, знаменовавшие… что-то. Но прошли дни, а ничего так и не случилось.

Никто не знал, чего ждет септарх Кульпат, хотя слухов ходило множество. На реке то и дело появлялись новые баржи, перевозящие Тенескоури, пока не стало казаться, что в крестьянскую армию вошла половина жителей Домина. 'В таком количестве они, — сказал Грантлу кто-то звоном ранее, — едва смогут распробовать нас на зуб'. Грантл единственный оценил эту шуточку.

Он сидел за столом, спиной к грубо сколоченной дверной раме. Одна створка двери была справа от него, а смотрел он внутрь низкой залы таверны. По земляному полу пробиралась мышь, перебегая от тени к тени, ловко огибая сапоги и туфли ходивших по залу жильцов. Грант, полузакрыв глаза, следил за ее продвижением. На кухне все еще оставалось немало еды — по крайней мере, так сообщал его нос. Это изобилие, был уверен Грантл, долго не протянется.

Его взор переместился кверху, на закопченный брус потолка. Там дремал гостиничный кот, свесив лапы с поперечной балки. Этот зверек охотился лишь во снах. По крайней мере, сейчас.

Мышь достигла основания стойки, поковыляла вдоль нее ко входу в кухню.

Грантл снова глотнул разбавленного вина — скорее воды, чем вина. Вот первое следствие недельной осады города. Остальные шесть жильцов сидели поодиночке за столами или облокачивались на стойку бара. Иногда они бросали друг другу словцо — другое, ворчливые и бессвязные замечания. Ответом неизменно служило неопределенное хмыканье.

В течение последних дня и ночи гостиницу заполняли два типа людей. Первый тип обыкновенно околачивался в общей зале, лелея кружки с вином и пивом. Чужаки в Капустане, очевидно не заведшие здесь друзей, они тем не менее создали некую общность, характеризующуюся способностью очень долгое время ничего не делать. К ночи стали собираться и люди второго типа. Громогласные, шумные, они тащили с собой уличных шлюх, стучали по столам мошнами, не думая о завтрашнем дне. В них была энергия безнадеги, фальшивая бравада перед Худом. 'Мы твои, ублюдок с косой, — казалось, говорили они. — Но только утром!

Они пенились, словно бурное море вокруг неподвижных утесов — постоянных обитателей гостиницы.

Море и утесы. Море похваляется, едва завидев смутные очертания Худова лица. Утесы будут смотреть в глаза ублюдку, пока их не затопит — тоже похвальба. А прилив громко смеется своим собственным шуткам. Утесы… как зубы…

Полный рот капанцев.

В следующий раз придержу язык.

Кот на балке поднялся, потянулся. Черные полосы заскользили по тусклому меху. Свесил голову вниз, насторожил уши.

Около входа замерла мышь.

Грантл тихо свистнул сквозь зубы.

Мышь опрометью бросилась, исчезая на кухне.

С громким скрипом распахнулась створка двери. Вошел Бьюк, появился в поле зрения Грантла, плюхнулся на стул.

— Ты так предсказуем, — пробормотал старик, поймав взгляд бармена и жестом заказывая 'две того же самого'.

— Да, — ответил Грантл. — Я утес.

— Утес, вон как? Скорее жирная игуана, на утес влезшая. И когда набежит волна побольше…

— И пусть. Ты нашел меня, Бьюк. И что дальше?

— Просто хотел сказать спасибо за всю твою помощь.

— Старик, это тонкая ирония? Мягко стелешь…

— Ну нет, я серьезно. Та мутная водица, что ты дал мне выпить — декокт Керули — она творит чудеса. — Его узкое лицо озарила заговорщицкая улыбка. — Чудеса…

— Рад слышать, что тебе лучше. Еще потрясающие землю новости? Если нет…

Бьюк переждал, пока бармен ставил на стол две кружки, потом понизил голос: — Я встречался со старейшинами Стоянок. Сначала они решили пойти сразу к принцу…

— Но потом опомнились.

— Пришлось маленько одернуть.

— Так что теперь у тебя есть помощники в деле удержания безумного евнуха, вздумавшего работать привратником Худа. Отлично. Не будет паники на городских улицах, пока армия в четверть миллиона осаждает город.

Бьюк прищурился: — Я так и думал, что ты заметил спокойствие.