Ральф Шеппард - Зло Валузии

Несколько молоденьких девушек с озорным смехом подскочили к Конану и потащили его в круг. Варвар не стал особенно сопротивляться,— тем более, что мужчины не выражали неудовольствия, а лишь поощрительно глядя на то, как девки взяли киммерийца в оборот. Конан не стал смущаться и переминаться с ноги на ногу, а исторгнув из зычной глотки боевой киммерийский клич, отразившийся под сводами зала, начал неистово скакать по древним плитам. Затем он резко перешел с киммерийской пляски на стремительный шемитский танец, которому его научила когда-то Белит, а потом резко завертелся как волчок, отбивая чечетку, тряся торсом и сверкая белками глаз, подобно негру-кушиту.

Буйное веселье, охватившее Конана, передалось всему племени. И вот уже все, кто был способен держаться на ногах, с веселыми воплями завертелись в безумном вихре дикарского танца. Пары араки, гулявшие в головах у всех, окончательно раскрепостили и без того не скованных условностями дикарей. Откровенная похоть проглядывала в этом безумном танце,— мужчины и женщины, юноши и девушки начали обнимать друг друга и попарно валиться наземь.

Конан не оказался исключением, на нем, зазывно сверкая черными раскосыми глазками, повисла стройная, гибкая молодая девушка. Продолжая плясать, она положила руки на плечи киммерийцу и стала все более настойчиво прижиматься к нему.

— Ты могучий воин, Конан из Киммерии,— шепнула она ему на ухо по-гиркански.

— Кто ты, красавица?— спросил Конан, уступая натиску дикарки и чувствуя, как нарастает его возбуждение.

Та рассмеялась и не ответила. Однако тут Конан уловил на себе взгляд старого вождя и догадался, что обнимается с его дочерью. Акулан, однако, тискавший какую-то полную матрону, лишь поощрительно кивнул головой молодым и даже озорно подмигнул киммерийцу.

«Этот старый вояка, похоже, не прочь заиметь меня в зятья»,— мелькнуло в голове у Конана. Он несколько виновато улыбнулся вождю и, тут же забыв о нем, вновь занялся своей страстной партнершей по танцам.

— Почему ты не сказала мне, что ты — дочь вождя?— Осведомился Конан, крепче обхватывая улыбающуюся красотку за гибкую талию своими могучими лапами.— Так как же тебя все-таки зовут?

— Меня зовут Эйя,— смех ее звучал как перезвон хрустального кхитайского колокольчика,— да ты, я вижу, боишься моего отца? Не бойся, Конан, наше племя всегда гостеприимно к чужестранцам, приходящим к нам с миром, особенно женщины. Нам нужна свежая, горячая кровь, чтобы в нашем племени стало больше могучих воинов — таких, как ты! Ну, же, Конан! Неужто в вашей Киммерии мужчины сделаны изо льда?

— Ну, нет, я — не Имир!— ухмыльнулся Конан и обжег Эйю огнедышащим поцелуем. Вокруг уже кипела первобытная оргия. Кровь ударила в голову киммерийцу, и он, всем телом ощущая горячую девичью плоть, понял, что растворяется в сладостном забытьи...

Лагерь племени Морского Льва был погружен во тьму. Разгульная оргия отняла у дикарей все силы, и теперь они спали вповалку меж едва тлевших костров глубоким, беспробудным сном. Даже часовые, напрочь позабывшие о своем долге, и развлекавшиеся наравне со всеми, беспечно храпели вдалеке от зловеще темневших в полумраке отверстий туннелей. А в мрачной глубине этих туннелей и коридоров, едва иссякли последние источники света, пробивавшиеся снаружи, ожили и зашевелились странные, причудливые тени. Бесшумные, как привидения, это были существа из плоти и крови,— во тьме зловеще горели алые глаза неведомых исчадий Серых равнин.

Беззвучно перебирая в кромешной темноте цепкими конечностями, существа одно за другим поднимались вверх по ступенькам, высеченным многие тысячелетия назад. Подземные твари выбирались из колодцев и, ведомые безошибочным инстинктом, устремлялись к залу, где беспечно спали во мраке забывшие об опасности люди.

Нападение было безжалостным и внезапным. Нечисть проникла в зал со всех входов разом — и меж спящими вповалку людьми заметались корявые тени монстров. Чудовищам нельзя было отказать в осторожности и сноровке: они беззвучно впивались в горло жертвы острыми, точно кинжал, зубами и, разом перекусив сонную артерию, бесшумно уползали во тьму, волоча следом истекающие кровью тела.

... Конану снились родные киммерийские скалы. Отец Конана, кузнец Ниал, послал его к роднику за водой. Это был тот самый день, когда он выковал свой лучший меч и, для того чтобы закалить его, нужна была особая вода — из родника самого Крома. Мальчик только нагнулся над журчащим ключом, чтобы зачерпнуть в деревянную бадью прозрачной ледяной воды, как вдруг на дне, среди мелких камушков, возникло улыбающееся лицо Эйи. Конан от неожиданности выронил бадью — и ее лицо исказила гримаса ужаса. А над самым ухом киммерийца громовой голос пророкотал:

— Очнись, парень! Не время спать!

— Кром!— воскликнул Конан и... проснулся.

Прямо над ним склонялся темный уродливый силуэт какого-то существа, которое сверлило киммерийца горящим взглядом кровавых глаз и, лязгая чудовищными клыками, тянуло к нему искривленные руки с огромными когтями.

— Ах, ты, Сетово отродье!— рыкнул Конан и, не раздумывая, за неимением лучшего оружия, выхватил из почти погасшего костра здоровый тлеющий сук, ткнув его прямо в оскалившуюся жуткую харю.

Монстр заверещал пронзительно и надрывно, завертел обожженной мордой. Красные глаза ослепленно моргали.

— Xa!— воскликнул обрадованный варвар.— Так тебе свет не нравится, блевотина Нергала?

Не мешкая, он схватил один из валявшихся на полу потухших факелов и, сунув его в тлеющий костер, раздул угли. Факел, пропитанный ворванью, затрещал и вспыхнул неровным, чадящим пламенем. По сводам зала заплясали отблески света, и перед киммерийцем открылась картина кровавой вакханалии, устроенной ночными пришельцами.

Вспыхнувшее пламя, пусть и неяркое, оказало на них убийственное действие — заскулив и опустив морды вниз, дабы не ослепнуть, порождения бездны бросились наутек, ища спасения от света в темных коридорах.

— Эйя!— в тревоге воскликнул Конан, но было поздно.

Место рядом с ним, где спала девушка, оказалось пустым. Дочь вождя пала жертвой ночных монстров.

Яростно взревев, Конан схватил лежавший на полу медный топор и, как дикий зверь, бросился вслед за монстрами, Круша их склизкие, как у лягушек, тела ударами разящего топора и опаляя их пламенем факела. Вой Тварей и крики кто еще продолжал спать, избежав гибели от зубов нечисти.

Очнувшиеся от крепкого сна воины мгновенно осознали, что происходит вокруг. К Конану присоединились десятки мужчин. Гнев сынов Морского Льва был страшен — они нещадно разили нелюдей, чьи острые клыки отправили немало душ их соплеменников на Серые Равнины. Вскоре пол был уже скользким от крови. И лишь нескольким монстрам все же удалось ускользнуть от топоров и факелов, найдя спасение в темноте туннелей.