Анна Оуэн - Стальное зеркало

И вот так — каждый раз.

— Соблаговолите разъяснить, господин наместник. — Просветите сущеглупого, чем, ну чем вас не устраивает поставленный на место де Сен-Роже?..

— Вы знаете… я, пожалуй, не стану вам объяснять. — Коннетабль встает, подходит к окну… верх дурного тона — поворачиваться спиной к собеседнику, но кто спросит с принца крови, особенно с этого? — Вы должны были разобраться в этом сами. И еще три недели назад.

Возвращаясь к столу, Клод, не глядя, берет с одной из деревянных полок стопку бумаг и пергаментных свитков. Порядок в этом кабинете образовался меньше чем за час в первый день — и с тех пор не меняется. Вещи словно гвоздями прибиты к местам. А во время переездов складываются и раскладываются по нумерованным ящикам и корзинам… как лагерь в образцовом полку.

— Читайте, де ла Валле.

Доносы, жалобы, прошения и все такое прочее. От крестьян и ремесленников, накопивших на нотариуса, от соседей, от священников. Все — насчет справедливого хозяйствования господина де Сен-Роже. И большая часть описанного прекрасно известна Жану в пересказах свидетелей и рассказах пострадавших. Да, и про то, как землевладелец платит за неимущих крестьян в королевскую казну, а потом считает их своим двуногим имуществом. И про то, как он этим имуществом владеет. Про небольшой такой гарем из крестьянских дочерей, что само по себе не беда, если б только туда не затаскивали насильно, а девицы не топились и не вешались едва ли не каждый год. Про отцов и братьев этих девиц, повешенных или порубленных за «бунт», каковой бунт состоял в попытках заступиться за дочку. Про веселую охоту на должников, где им предлагалось бегать, изображая зайцев. И многое, многое другое.

На подоконнике снаружи самозабвенно дерутся воробьи. Писк, треск, перья летят во все стороны. Потом мелькает серая тень — и вот ни одного драчуна. Повезло здешней кошке, одним прыжком сцапала сразу двоих.

— Я все это знаю. Так почему вы недовольны, что я ему объяснил, что вы действуете не от себя, а от Его Величества?!

— Значит, знаете. Я думал о вас лучше.

Да что ж это такое?..

— Де Сен-Роже хотя бы не смотрит в чужой лес. — Чего нельзя сказать по меньшей мере о трети здешнего дворянства. Если бы смотрел, этими жалобами можно было бы воспользоваться.

— Я вас совсем переоценил, — говорит коннетабль. — Те, кто смотрит в чужой лес, еще, может быть, чего-то стоят.

Убил бы на месте. И вот так всегда, ну всегда же. У господина коннетабля какой-то план есть, видимо, по изведению всех этих де Сен-Роже и прочей сволочи на корню, но мне откуда об этом знать?!

— Господин наместник, вы не думаете вслух и во сне не разговариваете, вы об этом вообще осведомлены?

— Людям, которые взяли на себя определенную ответственность, некоторые вещи должны быть очевидны. Господин де Сен-Роже и его клика не смотрят в чужой лес, потому что даже в арелатском лесу им не позволят так обращаться с арендаторами, особенно здесь и сейчас. Во франконском их просто повесят. Господин де Сен-Роже вовсе не честолюбив, нет. Но он привык к своей мелкой власти и надолго он ее не отдаст — и он в провинции не один, и знает это. Делайте выводы.

Приказано — делаю. Он в провинции не один. Попробуй мы расследовать хоть одну жалобу, мы бросили бы искру в порох. И пожар захватил бы и тех, кто злоупотреблял в меру. Куда проще и надежнее спровоцировать самых безнадежных на заговор. А я господину де Сен-Роже прямо посоветовал утихнуть и перестать копать под Клода, потому что это равносильно заговору против короля. Отказал ему в поддержке, убедил его, что «партии короля» и «партии принца» больше нет, бесполезно маневрировать между мной и наместником. И де Сен-Роже действительно на месяц-другой успокоится и ловить его будет не за что. Может, и вовсе перестанет суетиться, и тогда не останется надежного повода отправить его под землю.

— Хорошо, господин наместник, если из-за меня они откажутся от заговора, я их всех перебью на дуэли. Списком.

— Да… — неожиданно улыбнулся коннетабль. — Это тоже способ, и в свое время я им охотно пользовался. Но, в отличие от первого, он не дает прав на имущество пострадавшего. А оно меня тоже интересует.

После столь приятной беседы хочется чего-нибудь простого и человеческого. Без назидательного клекота и без вечного «вы должны были лучше». Вина, тепла, хорошего ужина — уже темнеет, — и задушевной беседы, в которой можно спокойно, не оглядываясь, говорить обо всем. В том числе, о господине наместнике. Не выбирая выражений и не повергая собеседника в священный трепет от того, как обсуждается персона принца и наследника.

И все это в совокупности означает, что есть только один гостеприимный хозяин, к которому можно сейчас податься за ужином, вином и утешением: господин генерал де ла Ну.

В легендарного пограничного кавалериста Жан влюбился еще заочно, по карте. Воображению своему Жан доверял только в рукопашной, а во всем, что касалось армий, предпочитал тщательно вышагивать все отчеты по местности — удивительные вещи иногда вылезали на свет… Вот, прикинув, какие концы приходилось преодолевать, да по какой территории, да при каком противнике — да что с этим противником от того делалось, Жан понял легендарных героев древности, раз и навсегда терявших сердце при виде портрета прекрасной дамы. Потому что «дама» была воистину прекрасна. Отец, кстати, де ла Ну не жаловал — говорил: «Любой приказ выполнит, но дальше ни шагу не ступит, хотя бы весь мир от этого шага зависел.» Что ж, отец тоже бывал несправедлив — а тут и до причин доискиваться не нужно, ни для кого не было секретом, к чьему лагерю принадлежит де ла Ну — и чьи приказы он станет исполнять, если дело дойдет до смуты.

Потом, вживую, «прекрасную даму» Жан поначалу не узнал. Будь у нас в обычае мундиры, как в Арелате, опознал бы по генеральскому мундиру — а тут был офицер среди прочих, вполне обыкновенный, ничем не приметный. Лет — к пятидесяти, хоть на первый взгляд и выглядит на десяток моложе, рост средний, внешность самая обычная… и только во время первой вылазки на занятые арелатцами земли все окончательно стало на свои места. Почти все в господине генерале было как у прочих. Вот только — выстрел чуть точнее, слово лучше подобрано, конь чуть лучше выезжен, расчет надежней. Мелочь к мелочи — и складывается целое, такое, что нельзя не восхищаться.

И все это — спокойно, ненатужно, без шума и биения крыльями. И вокруг тоже спокойно. И задачу все знают, а не ломают головы — что бы они еще должны были понимать, да пропустили по глупости… и резервный план, и второй резервный, и цепочка выстроена до последнего стрелка. И то, что Жан по карте сначала принял за лихость, оказалось просто точным расчетом, привычкой к нему. Конечно, все сходится встык, как камни в ромейских постройках… а как еще можно?