Анна Оуэн - Стальное зеркало

На стуле висит накидка, шерстяная, теплая, глухая совершенно — подобающий наряд для юной дамы, которую ночью подняли с постели. Никто не удивится, что она под рукой — у Ее траурного Величества часто болит голова, в том числе и по ночам.

Зажечь от свечки светильник, взять его. Поежиться от холода. Открыть дверь, пройти пять шагов по коридору. Ничего не увидеть. Толкнуть дверь в спальню бывшей подруги — на всякий случай. Они, конечно, поссорились, но вдруг воры залезли именно туда и Карлотте нужна помощь. Заглянуть. Увидеть странное. Поднять светильник. Признать, что видишь именно то, что видишь. Издать бешеный клекочущий звук — самой удивительно.

— Как вы… Анна! Стража! Здесь чужой мужчина!

Негодование настоящее. Ну скажите мне, что нужно делать с очень прочной деревянной кроватью, чтобы сломать одну из опор для балдахина?

Хорошо, что это не воры. Хорошо, что ночной пришелец, несмотря на размеры, никому не угрожает. Потому что стража запаздывает. Будь вторжение настоящим, учини его тот же Хейлз или, будем честны, родичи Шарлотты со стороны отца, все население крыла успели бы уложить в мешки. А вот фрейлина Анна своих не бросает — вылетела в коридор с палкой для закрывания ставней и заполошным воплем «Пожааар!». Шарлотта стоит в дверях соляным столпом, как и положено нежной невинной деве, оскорбленной в лучших чувствах. Преступная парочка делает вид, что запуталась в покрывалах и не может распутаться. За спиной шум, грохот, шаги. Замечательно. Проснулись.

Проснулись все, включая Ее Величество. Ей, разумеется, бегать по коридорам, накинув на себя что-нибудь или, тем паче, в одной сорочке, не положено, но дело сделано. Доложили. Еще немного — ой, до чего же холодно стоять на полу в одних чулках, — и все закончится. Королева увидит неподобающее. Неподобающее сидит на широкой кровати — не очень хорошо видно, признаться, даже если лампу поднять повыше, и не без испуга таращится на собравшуюся толпу. Две младшие фрейлины. Слуги. Два гвардейца с оружием наголо. А вот и одна из четырех Мэри, наперсниц Ее Величества… нельзя же пропустить такое событие, королева не простит.

Мэри Сетон — это сейчас лучше всего. Высокая строгая дама, превеликая нелюбительница всяческих происшествий, а уж нынешнее просто выведет благонравную Мэри из себя. Вот и отлично…

Фрейлина Сетон решительно раздвигает широкими плечами толпу, проходит прямо к постели, светит грешной парочке в лицо, мрачно хмыкает. У Жана — смущенная физиономия, он скорбно косится на открытое окно, но удирать уже поздно. Карлотта уткнулась носом ему в спину, ну как же, стыдно теперь в глаза людям смотреть.

Шарлотта очень, очень надеется, что подружка не хихикает втихаря. С ней случается иногда, совершенно не к месту.

Сетон набирает воздуха… и ничего не говорит. Дергает головой, что твоя лошадь — и выплывает из оскверненной спальни. Докладывать. Это не к добру. Это совсем не к добру. Случилось безобразие, какого нарочно не придумаешь. Траур нарушен. Мужчина в спальне. А старшая фрейлина, тезка королевы, подруга ее детства и воплощенный цербер по должности и по натуре — ни слова? Мир перевернулся вверх тормашками: Рутвены орут, Сетоны молчат.

И теперь всем стоять на месте, в чем есть. Холодно же.

Шарлотта грозно смотрит на возмутителей спокойствия. Что им придется ей дарить, чтобы возместить неудобства этой ночи… страшно подумать. Пришлось бы. Если бы она брала такие подарки.

Проходит, кажется, не меньше четверти часа. Влюбленные грешники сидят на кровати, стража стоит у входа в спальню, Анна с Шарлоттой окоченели в дверях… все застыло, все застыли. Безмолвие, липкое и тягучее. Точно сон. Проспала, а теперь снится.

— Что там произошло? — наконец-то раздается из покоев королевы томный голос.

Вот за это фрейлина Рутвен терпеть не может Ее Величество Марию-младшую. Ведь узнала уже, что. Подробно описали, доложили… а теперь она на все свое крыло делает вид, что только что проснулась. Такая естественная фраза при первом пробуждении. Так противно звучит, когда это все расчет, продуманная поза.

Да, и тщательно продуманный беспорядок в одежде — небрежно, наспех накинутое платье, элегантно спадающий с затылка капюшон накидки… ну для чего это, для чего?! Перед кем тут сейчас позировать — нет никаких живописцев в коридоре, нет. За это Шарлотта Рутвен может ручаться, поскольку она их в здание не протаскивала, а больше некому.

Если Сетон плывет по коридору как, будем сдержанны в выражениях, средних размеров пеликан, то Ее Величество при движении умудряется словно бы расплываться по краям, напоминая медузу. Большую такую, полупрозрачную, колоколообразную, с длинными стеклистыми синими жгутами под колоколом… и Боже упаси к этим жгутам прикоснуться.

Это нехорошо. Это несправедливо, немилосердно и недостойно — выливать столько желчи на женщину, давшую тебе приют. Но жалеть получается только о том, что желчи мало.

Ее Величество — на голову ниже Жана, на полголовы ниже Хейлза; сравнивать ее с дамами у Шарлотты не получается, что там сравнивать, она выше всех известных девице Рутвен женщин, включая Мэри Сетон и Мэри Ливингстон, которых Господь статью не обидел. Плывет медуза, возвышаясь над прочими, на лице — скорее любопытство, чем негодование.

— Что здесь произошло? — еще раз спрашивает она.

Шарлотта понимает, что вопрос предназначается лично ей.

— Зашумели… — если всхлипывать не получается, можно хоть носом пошмыгать, все равно к утру простуда ее догонит, — я думала — воры. А оказалось — мужчина!

Усатый стражник хмыкает, подносит к губам перчатку, прикрывая улыбку.

Да, Шарлотта — истинное совершенство, совершенная дура. И совершенная ябеда. Застала бывшую подружку с мужчиной, — какой ужас! — и немедленно подняла шум.

— И что же этот молодой человек делает здесь?

Всему под небом есть предел — и только манерности Ее Величества предела нет. Что он здесь делает? Первые маргаритки собирает… Козу пасет. Варит средство от беспамятства. Ее Величество уже забыла, что была королевой этой страны и что был у нее коннетабль, а у коннетабля — сын…

— Ах, — вздыхает королева, — я еще не проснулась и оговорилась… Я хотела спросить — делает ли что-либо здесь молодой человек? Разве может быть такое, чтобы в моих покоях, в спальне моей фрейлины ночью обнаружился мужчина?

— Может… — вздыхает оный мужчина. Его легко понять, он очень постарался, чтобы обнаружиться — по стене залез, ставни открыл, опору повредил.

— В теории… — весело говорит Ее Величество, — пути Господни неисповедимы и случиться может все. Но в реальности, как учат нас святые отцы и ученые исследователи, все события обычно связаны цепочками причинности. И я думаю, что нет той причины, по которой одна из моих фрейлин могла нарушить мое доверие. И нет той причины, по которой неизвестный мне и всем присутствующим юноша мог проникнуть в ее спальню. А видеть несуществующее не может никто. Разве что Господь Бог — и то умозрительно.