Джеффри Арчер - Месть Бела

Очередная огненная стрела с гневным шипением воткнулась в мшистый камень в двух шагах от киммерийца. Камень раскололся на две неравные части с сухим треском и вспыхнул желтовато-зеленым пламенем.

Это не простая буря, вдруг понял киммериец. О Кром, Сет, Митра и всесильная Иштар, я погибну здесь…

Действительность смазалась. В мертвенно-голубых сполохах молний мир расплывался, терял реальность, четкость, материальность. Ничего не осталось в мире – ни людей, ни животных. Были лишь Конан и буря, человек и стихия. Порывы яростного ветра развевали волосы северянина, трепали его одежду, пытались вырвать меч из рук. Но он знал, нюхом воина чуял, что, как бы ни было страшно, стоит пошевелиться, отступить перед безумным натиском шторма, и враг сломит его, закружит в ветряном омуте и – разобьет о сухие камни руин, оставит лежать здесь вечно.

Поэтому Конан стоял. Стиснув зубы, держа, будто обороняясь, меч перед собой клинком вверх, стоял неподвижно.

Он почти оглох от ударов грома и почти ослеп от вспышек молний, что впивались в тело земли около него, рядом с ним, вокруг него – но не попадая в него.

Однако потом, когда небесный грохот достиг, казалось, предела слышимости, одна из сорвавшихся с тучи огненных змей опутала клинок северянина, быстро побежала к рукояти, обвила голубоватыми веревками его руки, грубо, тысячью игл вонзилась в мозг.

Конан вспыхнул, как сухая щепка – не только одежда его, но и все тело: ноги, руки, туловище, волосы, глаза, губы… Чувствуя, как неземное пламя пожирает его, варвар закричал. И услышал, что крик его стремительно уносится в бездну.

Некоторое время Конан лежал неподвижно, не открывая глаз и прислушиваясь к собственным ощущениям и окружающему миру. Вроде бы, ничего не болит. Вроде бы, вокруг все мирно и спокойно. Лицо его овевал влажный ветерок, в ушах стояло негромкое, умиротворяющее то нарастающее, то стихающее шипение, но было ли оно реальным и порождено сознанием, киммериец сказать не мог. Равно как не мог сказать, жив он или умер. Варвар осторожно приоткрыл левый глаз. Подождал немного и открыл правый.

Огромный рубин солнца, окутанный дрожащей пурпурной дымкой, медленно тонул в неподвижном океане; небо вокруг него было пронзительно голубым, но чем дальше от светила, тем оно становилось темнее, приобретая глубину и прозрачность, как вода в озере. Ни облачка на небосводе. С тихим шорохом маслянисто отсвечивающая волна, увенчанная пенистой шапкой, наползла на берег и откатывались, оставив на тверди ошметки водорослей, чтобы уступить место следующей; та – еще одной, и так до бесконечности.

Конан лежал на розоватом в свете заката песке; песчаная коса тянулась в обе стороны и пропадала в сумерках. С востока берег был ограничен стеной деревьев – настоящей пущей, темной и мрачной.

Он оглядел себя.

Ни одного ожога на теле. Одежда цела. Верный меч в ножнах за спиной, кинжал висит на поясе. Так что, значит, сон продолжается? Он по-прежнему среди развалин монастыря? А как же молния, огонь, пламя – тоже приснились?

Или же – он умер. И именно так выглядят Серые равнины.

Или…

Или Бел вовсе не привиделся ему, и Конан действительно перенесся в другой мир. Знать бы только, куда именно? Есть ли здесь люди? Берег выглядел совершенно необитаемым.

Варвар поправил меч на спине и двинулся на север. При каждом шаге остывающий после дневного жара песок скрипел и шептал слова на непонятном языке.

Выбранное Конаном направление было ничуть не хуже прочих. Конечно, вернее было двигаться в сторону, прямо противоположную той, куда садиться солнце, и которую приличные люди называют «востоком», однако очень уж киммерийцу не хотелось углубляться в чащу – тем более, ночью. Поэтому он шел вдоль берега; цепочка неглубоких следов отмечала его продвижение.

Минуло полчаса. Потом час. Краешек солнца все еще виднелся над горизонтом, и к берегу от него тянулась розовая колеблющаяся полоска. По всем законам, светило уже должно было закатиться. Значит, здесь солнце ходит по небосводу медленнее?.. Где бы это «здесь» ни находилось: в Серых Равнинах или в малопонятном «другом мире». Конан собирался идти до тех пор, пока достанет сил и энергии от съеденного среди монастырских развалин мяса; дальнейшие надежды на поиски пищи он возлагал на меч и кинжал – если, конечно, в чащобе водятся живые плюс к тому съедобные существа. А если существа эти окажутся еще и разумными, то кинжал может заинтересовать их на предмет обмена…

Конан замер. Впереди, в сгустившихся сумерках виднелся человеческий силуэт. Человек как человек – невысокий, согбенный старец в драных одеждах, с палкой в одной руке и котомкой в другой. Черты лица в темноте не разглядеть. Неспешно двигаясь вдоль самой кромки воды, он ворошил палкой вынесенные на берег водоросли, время от времени наклонялся, поднимал что-то, отряхивал и складывал в свою суму. «Раковины ищет», – догадался киммериец.

Никакой угрозой от старика не веяло, и, поколебавшись, киммериец решился подойти.

Нарочито шумно ступая по песку, он приблизился и вежливо кашлянул.

Местный житель вскинул голову, но отчего-то не посмотрел в сторону незнакомца, а повернул лицо к океану, обратив к пришельцу ухо.

– Кто здесь? – настороженно поинтересовался старец, и киммериец мысленно воздал хвалу всем известным ему богам: здесь говорят на знакомом языке.

– Не бойся меня, добрый человек, – мягко сказал Конан. – Я не причиню тебе вреда. Я – бедный путник, заплутал в этом краю, ищу людей…

Помедлив, старик зажал палку подмышкой и звучно хлопнул в ладоши.

Конан смекнул, что таким манером здесь принято здороваться, и повторил действие местного. Подействовало: успокоенный старик вновь сжал палку и продолжал ворошить водоросли, потеряв к незнакомцу всякий интерес. Лишь сварливо проворчал под нос:

– Заблудился он, слышь ты. Совсем глупый. Туда вон иди, там город, там. – Он махнул котомкой в сторону виднеющегося чуть дальше к северу мшистому утесу. – Нечего было до тепла из дому уходить.

И он, продолжая свой путь по берегу, прошел мимо Конана.

– Спасибо, добрый человек, – ответил ему в спину Конан и подумал: «Эх, первый встречный – и тот убогий. Какое еще тепло…» А еще он заметил при свете звезд, что бедный старик слеп, как крот: веки того аккуратными стежками были зашиты с помощью тонких веревочек.

Начавшийся от побережья сосновый лес постепенно редел. Впереди обозначился просвет, туда и вела тропинка. По ней ступал и с нее никуда не сворачивал Конан, потому что незачем ему было сворачивать с тропы ночной порой в незнакомом месте. Тем более двигаться по этой стежке сквозь лес можно было хоть с закрытыми глазами – здешние жители не поленились устлать тропку шуршащей под ногами галькой.