Урсула Ле Гуин - Тропки желания

Рамчандра все дни и даже ночи проводил в компании стариков Гамы и Ганды, долбя гранит науки и накопив уже чертову уйму новой информации. По-прежнему нестройными рядами покачивали бедрами танцовщицы гучейи и колыхали пышными бюстами солистки зиветты – под как и прежде заунывный хор благодарных зрителей: «Ай-вей, вей, ай-вей, вей…» Как всегда, кусты вокруг деревенской танцплощадки кишели совокупляющимися в светлых сумерках парочками. Охотники, как обычно, гордо возвращались домой с богатой добычей, подстреленные поро, точно молочные поросята, болтались у них на длинных шестах. Рамчандра объявился лишь на двенадцатую после гибели Боба ночь. Он пришел, когда Тамара пыталась перечитывать какие-то старые записи, – с равным успехом она могла бы листать и пустые страницы: голова раскалывалась, строчки плясали перед глазами, слова теряли смысл и ничего не означали.

Гость встал у двери – тихий и незаметный, словно не человек, а тень человека, – и Тамара встретила его замутненным, бессмысленным взором. Рамчандра пробормотал что-то пустое о неизбывном одиночестве, а затем – темный силуэт на фоне светлых сумерек – добавил:

– Это точно внутренний огонь. Словно аутодафе изнутри. Только душа не освобождается, а тоже горит…

– Входи же, чего стоишь, – сказала Тамара.

Спустя несколько дней, снова ночью, они беседовали, лежа рядом в потемках, и снова под аккомпанемент барабанной дроби дождя по тростниковой кровле.

– …Как только увидел тебя впервые, – сказал Рамчандра. – Честное слово, в тот самый день, когда мы познакомились в столовой базы на Анкаре.

– А по твоему поведению тогда этого никак не скажешь, – заметила Тамара, томно улыбаясь.

– Я испугался самого себя, – признался Рамчандра. – Стоп, сказал я себе тогда. Нет, нет и нет, хватит, мол, с меня жены-покойницы, в жизни человека такое не повторяется, в эту игру не играют дважды. Лучше уж всегда лелеять память о светлом прошлом.

– Но ведь ты и теперь не забываешь ее, – прошептала Тамара.

– Не забываю. Однако теперь я в силах сказать «да» и ей, и тебе. Да… Да. Да! Послушай, Тамара, ты сделала меня свободным, твои руки, твои ласки освободили меня. И вместе с тем связали, опутали по рукам и ногам. Никогда в жизни я больше не буду свободен, никогда не перестану желать тебя и не желаю переставать…

– Как просто все стало теперь. И как сложно было прежде. Что-то стояло между нами…

– Мой страх. И ревность.

– Ревность? Неужто ты ревновал меня к Бобу?

– О да. – Голос Рамчандры дрогнул.

– Ох, Рам, да я и помыслить… С самого начала я…

– Морок, – перебил он шепотом. – Наваждение.

Тепло мужского тела под боком, чертовски уютно, а Боб стынет там в холодной своей могиле. Огонь лучше земли…

Тамара вздрогнула и проснулась – Рам, ласково поглаживая ее по щеке, тихо приговаривал:

– Спи, усни, родная моя, спи, любимая, все хорошо, все будет хорошо…

– Что? Где я? Что такое?

– Всего лишь дурной сон.

– Сон. Ах да, сон! Только вовсе не дурной, просто чудной какой-то…

Дождь уже перестал, и свет газового гиганта в небесах, просеянный сквозь плотные облака, молочной дымкой стелился по укромным уголкам хижины. На этом мглистом фоне Тамара отчетливо видела лишь орлиный профиль Рамчандры да темные его кудри.

– И о чем же?

– Мальчик, молодой человек… Нет, все же подросток, тинейджер – лет эдак пятнадцати. Стоит прямо передо мной. Но занимает в то же время как бы все пространство вокруг – так что ни мимо пройти, ни кругом обойти. И все же – самый обыкновенный парнишка, наверняка даже очкарик. Таращится на меня, эдак подслеповато мигая и щурясь, тупо пялится и повторяет, как попка: «Били меня, били меня…» И мне вдруг становится до слез жалко его, я спрашиваю – кто, мол, да за что? Но он заладил свое как заведенный: «Били меня, били меня…» И тут я проснулась.

– Били меня? Любопытно, любопытно… – сонно пробормотал Рамчандра. – Били меня… Билли… Меня зовут Билли…

– Точно! Так и есть. Меня зовут Билли, это он и хотел мне сказать.

– Ох! – выдохнул вдруг Рамчандра, рывком садясь на постели. Утратив со дня смерти Боба былое доверие к ндифа, ко всему их благостному мирку, Тамара постоянно теперь была начеку. Вот и сейчас, вздрогнув, она невольно оглянулась на вход – уж не закрался ли кто в хижину?

– Что-то не так?

– Да нет, все в порядке.

– Чего ж ты задергался?

– Ничего, пустяки, спи спокойно. Просто ты пообщалась с Творцом.

– Во сне, что ли?

– Во сне. И он назвал тебе свое настоящее имя.

– Билли? – не поверила Тамара. Тревога уже отпускала ее и, поскольку на Рамчандру явно нашла охота попаясничать, она тоже позволила себе слабый нервический смешок. – Здешнего бога кличут Биллом?

– Да. Его зовут Билл Копман. Или Билл Каплан. Или Кауфман.

– Бик-Коп-Ман?

– Звук «ле» вытеснен, сменился буквой «к», как, например, в слове «шикка» – шелк.

– Что за ахинею ты несешь?

– Билл Копман. Человек, сотворивший мир.

– Что-что он сделал?

– Он творец мира сего. Всего здесь сущего: Йирдо с остальными планетами, визгливых поро, пестрых кустов путти, беззаботных ндифа. Именно его ты и видела во сне. Пятнадцатилетний юнец, близорукий, возможно, весь в прыщах и с хилыми лодыжками. Ты видела его, а с твоей помощью увидел на мгновение и я. Нескладный такой, кожа да кости, лодырь, застенчивый, как кисейная барышня. До дыр зачитывает комиксы, обожает фантастику, постоянно грезит наяву, воображая себя эдаким космическим волком, суперменом, плечистым блондином, удачливым в охоте, непобедимым в сражениях и неутомимым в постели. Он одержим своим персонажем. Сознание попросту переполнилось, выплеснулось наружу – вот так оно все здесь и образовалось.

– Будет тебе паясничать, Рам! Хватит уже!

– Но ведь это ты разговаривала с Творцом, не я. Ты спрашивала его. И он тебе не ответил. Да и не мог бы ответить. Он попросту не знает ответа. Не осознает еще собственных желаний. Но охвачен ими, буквально одержим, не видит и не замечает ничего, кроме единственно своей страсти. Так и только так творятся миры. Лишь тот, кто не ведает страстей, кто полностью свободен от любых желаний, тот свободен и от сотворения миров. И ты знаешь это.

Прикрыв на миг глаза, Тамара снова вгляделась в недавний сон.

– Он говорил по-английски, – вырвалось у нее против воли.

Рамчандра кивнул. Его хладнокровие, поощрительный, почти игривый тон действовали на Тамару расслабляюще – забавно было лежать так, вглядываясь на пару в один и тот же дурацкий сон.

– Мальчик все записывает, – внесла свою лепту в игру Тамара. – Все свои фантазии. Составляет карты местности. Как очень многие дети. И даже некоторые взрослые…

– Полагаю, у него должна быть отдельная тетрадка для вымышленного им самим языка ндифа. Вот бы сравнить с моими записями!