Андрей Астахов - Ядерный Ангел

– А много ли здесь граждан? – спросил я, чувствуя, что мне необходимо сменить тему, иначе я взорвусь от ярости.

– Примерно два десятка. Все они живут в домах на Кайзерплатц. Представляете – два десятка граждан на тридцатитысячный город. Не понимаю, почему Рейх до сих пор терпит эти грязные резервации. Мой прадед в 1944 году был одним из тех солдат Рейха, которые стерли с лица земли Варшаву. Он любил говорить, что тогда они единым махом избавили Рейх от миллиона неумелых рук и полумиллиона голодных ртов.

– Наверное, мне пора идти, господин комендант, – я вымучил любезную улыбку. – Приятно было побеседовать.

– Вы что-то говорили о вступлении в Славянскую бригаду?

– Да, в начале беседы.

– Я переговорю о вас с гауптштурмфюрером Берном. Он возглавляет идеологическое управление бригады, там ваши услуги могут понадобиться… Интересный у вас клинок.

– Да, подарок японских союзников одному из моих предков. Настоящая катана старинной работы.

– Я слышал, японцы очень своеобразно проверяли качество клинков, – сказал Штаубе. – Новую катану везли в тюрьму, где ее вручали палачу. Тот ставил в ряд нескольких приговоренных заключенных и рубил сплеча, стараясь одним ударом отсечь побольше голов. Говорят, некоторые клинки были так хороши, что опытный палач мог обезглавить сразу трех узников.

– Да, я тоже слышал что-то подобное. Но не думаю, что это правда.

– Знаете, – внезапно сказал Штаубе, – у меня появилась одна идея. Мы можем посмотреть, что в легендах о японских катанах соответствует истине, а что нет. Пойдемте со мной.

Гадая, что задумал комендант, я вышел вслед за Штаубе из кабинета и спустился на первый этаж, а оттуда мы прошли в подвал комендатуры. Здесь находилось нечто вроде тюрьмы. Штаубе подвел меня к одной из железных дверей, постучался – ему открыл крепкий парень в таком же обмундировании, что и у коменданта. Я вздрогнул– в первое мгновение мне показалось, что это тот самый нахттотер, которого я видел во сне. Но эсэсовец оказался просто очень светлым блондином.

– Он здесь? – спросил Штаубе у эсэсовца.

– Да, штурмбаннфюрер. Я жду только вашего приказа.

– Пойдемте, взглянем на этого героя.

Эсэсовец завел нас в бетонный каземат. В центре каземата под железным крюком на цепи стоял на коленях человек в изорванной и окровавленной одежде. Я втихомолку выругался – лицо бедняги эти звери превратили в сплошное месиво. Я даже не мог определить, сколько этому человеку лет, лишь видел, что волосы у него совсем седые.

– Вот, господин Задонский, познакомьтесь – это настоящий партизан, – сказал Штаубе, поставив на столик бутылку. – Удивлены? В Адольфсбурге не принято говорить о террористах, нетва? А мы иногда с ними встречаемся.

– Партизаны? – Мне на миг стало жарко: оказывается, не все так ужасно в этом мире! Еще остались люди, которые пытаются что-то изменить. – Никогда не видел партизан.

– Теперь увидели.

– Что он натворил? – спросил я, разглядывая узника.

– У него был фальшивый пасс на имя некоего Ивана Шумилина, гражданина Рейха и торговца колониальными товарами. У партизан есть неплохие программисты, наша контрразведка не сразу установила факт подделки. Но это неудивительно, партизанам помогают чертовы американцы.

– В Адольфсбурге действительно ничего не говорят о партизанах.

– Правильно, зачем беспокоить законопослушных бюргеров? Общаться с этими господами, узнавать о них – наша работа. Ну, что молчишь, скотина? – обратился Штаубе к пленнику. – Я знаю, что тебе есть, что рассказать.

Пленник молчал. Я ощутил, как в горле у меня встает противный ком. Не знаю почему, но я чувствовал во всем этом какой-то подвох. И я не ошибся.

– Знаете, господин Задонский, – сказал Штаубе, не глядя на меня, – я хотел бы вернуть вас к разговору о катанах. Покажите нам свое искусство. У вас есть катана, которую вы, как я понимаю, носите не ради пустого форса. И у вас есть человек, приговоренный к смерти. Давайте заключим пари. Если вы снесете этому бандиту голову с одного удара, я ставлю вам бутылку французского мартеля. Если нет – вы угощаете меня выпивкой на свой вкус.

– Вы… шутите? – Я почувствовал, что в промозглом каземате стало вдруг очень жарко. – Если так, то это скверная шутка.

– Я серьезно говорю. Покажите же свое искусство.

– Господин комендант, я не палач. И головы рубить, тем более безоружному человеку, мне не приходилось.

– Я вас понимаю. Но этот человек – террорист. Они ненавидят натурализованных граждан даже больше нас, истинных арийцев. Может статься, что однажды именно этот господин подложил бы бомбу в ваш автомобиль. Или выстрелил бы в вас из пистолета. И потом, убив его быстро и легко, вы окажете ему услугу.

– Нет… я не могу! – Я отступил к двери. – Это убийство. Так нельзя.

– Не заставляйте меня усомниться в вас, герр Задонский, – металлическим тоном сказал Штаубе. – А то я еще подумаю, что вы сочувствуете этим бандитам. Или, что совсем скверно, вы – один из них. Я ведь совершенно ничего про вас не знаю. Только то, что сканировано с вашего пасса. Но и у этого партизана пасс был в полном порядке – на первый взгляд…

– Почему бы вам самому не испытать мою катану? А я посмотрю, что у вас получится.

– Выкручиваетесь? – спросил Штаубе с нехорошим огоньком в глазах. – Выполнять приказ, гражданин!

Если эсэсовец говорит с тобой императивами, шутки кончились. Я медленно вытянул клинок из ножен. Появилась отчаянная мысль – а если броситься сейчас на этих псов и посечь их в винегрет? С двоими я справлюсь без проблем, тем более что пистолет Штаубе был в кобуре, а у светловолосого эсэсовца оружия не было вовсе. Зарублю их, а как выбраться отсюда, вопрос десятый. Я даже шагнул к коменданту, держа катану лезвием вниз, но тут понял, что не все так просто. В левом верхнем углу каземата я заметил вмонтированную в потолок пулеметную турель – ее стволы были направлены на меня. Я сделал еще один шаг, и турель отозвалась тихим жужжанием, снова поймав меня в прицел. Пульт управления турелью был в руке у белобрысого нациста, и этот гаденыш смотрел на меня с нескрываемой насмешкой.

Ну, и что будем делать, друг Осташов? Умрем со славой, или…

– Слышь, мужик! – Это говорил пленный. Говорил медленно, тяжело, с трудом двигая чудовищно распухшими разбитыми губами. И говорил по-русски. – Я это… понимаю, что они от тебя хотят. Ты… сделай. Я тебя прошу.

– Чего сделать? – Я остановился, беспомощно глянул на пленного.

– Убей, – пленный посмотрел на меня уцелевшим глазом. – Ты мне… покой подари. Они ведь меня сразу не убьют. Этим отдадут… псам своим кровавым. Я тебя по-человечьи прошу… сделай.

– Да не могу я!

– А ты сумей. Сумей… очень прошу. Я жил хорошо и умереть смогу… как человек.