Джон Робертс - Дикая орда

Выходцы из западных земель отличались в основном светлыми шевелюрами, голубыми глазами и затейливой, густой татуировкой по всему телу. Кочевники с Востока – коренастые, с плоскими лицами, раскосыми глазами и жиденькими бородками. Гирканийцы ценили силу, но, в отличие от других народов, высокий рост у них не был в чести. Степняки считали, что всадник в любом случае великан по сравнению с пешим, как бы высок тот ни был.

Бория приостановил коня и что-то спросил у проходящих мимо воинов. Те указали куда-то вверх по течению реки. Бория дал команду двигаться дальше, и вскоре отряд подъехал к огороженный яме, вырытой в самом центре гирканийского бивака. Яма была футов двадцати в глубину, с ровными стенами и узким скатом для спуска. Вокруг ямы медленно разъезжали всадники с натянутыми луками, лениво переговариваясь. На дне ямы было полно народу, Бория подтолкнул Конан к стражнику со шрамом, стоявшему рядом с писцом-кхитайцем. Писец сидел за складным столиком, заваленным перьями, кубиками сухих чернил и свитками бумаги.

– Будь осторожен с этим парнем, – предупредил Бория, – для деревенщины он очень крутой.

Воин посмотрел на Конана с подозрением:

– Здесь и не с таких крутизну сбивали. А этот, видать, строптив, – он оценивающе оглядел стягивающие Конана веревки, – вы его так скрутили, что хватило бы и на троих.

Бория с помощью своих воинов осторожно освободил Конана от пут. Веревки глубоко впились в тело. Киммериец, с трудом подавив стон, вытянул онемевшие руки, чтобы восстановить кровообращение. Потом заглянул в яму, посмотрел на копошащихся внизу людей и повернулся к стражнику:

– Не теряйте напрасно время, этот свинарник не для меня. Ведите лучше прямо к Бартатуе.

Стражник в изумлении вытаращился на киммерийца, затем обернулся к Бории:

– Надо было предупреждать, что он не только бешеный, но и чокнутый.

– Ты надсмотрщик, – ответил Бория, ухмыляясь, – делай с ним что хочешь. Только не советую поворачиваться к парню спиной. – Тут все воины Бории (кроме Торгута, разумеется) засмеялись, развернули коней и поспешили на поиски соплеменников.

Надсмотрщик нахмурился и покачал головой.

– Все они там, на Западе, чокнутые. – Он покосился на Конана: – Скажи писцу, кто ты и откуда, раб.

– Я Конан из Киммерии.

Бритоголовый кхитаец взял перо, послюнил его и потер о кубик сухих чернил.

– Для меня твое имя – пустой звук. И о стране такой я ни разу не слыхал. – Кхитаец двумя быстрыми росчерками записал какие-то непонятные слова.

– Что это означает? – спросил Конан.

– На моем языке это значит: высокий черноволосый инородец. Зачем рабам, жизнь которых так коротка, вообще нужны имена?

– А ну-ка в яму, раб! – рявкнул стражник, ударив Конана по руке витым хлыстом. Киммериец обернулся и посмотрел на степняка так, что воин попятился назад, а рука его потянулась к рукояти меча.

"Прикончить кочевника, что ли? – пронеслось в голове у киммерийца. Лошадей здесь полно. Выхватить у надсмотрщика меч и прирезать гада его же собственным оружием! Плевое дело…"

Если бы Конан находился сейчас в плену где-нибудь в другом месте великой Хайбории – он так бы и поступил. Но сейчас это не имело смысла. Степняки нашпигуют его стрелами прежде, чем он покинет пределы лагеря. "Я стану похож на дохлого дикобраза, а лошадь меткие кочевники оставят невредимой", – подумал Конан, развернулся и нехотя побрел к спуску в яму.

Киммерийцу уже случалось бывать в загонах для пленных, и он по горькому опыту знал, что ждет его там, на дне. Когда рослый варвар спустился вниз, всего несколько лиц обернулось навстречу новоприбывшему невольнику. На физиономиях пленников застыло выражение беспредельной подавленности и тупой покорности коварной судьбе. Происходящее вокруг, казалось, нисколько не заботило этих людей. Большинство безмолвно сидело или лежало, уставившись в землю. Будь это беспомощные женщины или дети, гордый киммериец, может, и пожалел бы их. Но в невольничью дыру угодили здоровые, сильные мужики! И никто из них не то что не пытался вырваться, но даже не возмущался своей незавидной долей. Таких, с позволения сказать, "смельчаков" Конан вообще не считал за людей.

Хотя, кто знает, здесь могут оказаться парни и покрепче духом. Наверняка в каком-нибудь углу собрались ребята, в ком еще не окончательно угасла жажда вольной жизни… Конан принялся внимательно осматривать огромную яму, пока не разглядел небольшую группу мужиков, о чем-то оживленно, размахивая руками, беседующих. Если люди спорят, значит, они еще живы. В тени одной из высоких земляных стен сгрудилось около сотни крепко сбитых мужчин. Когда киммериец подобрался к ним поближе, они повернули головы, чтобы рассмотреть новичка. Конан увидел, что пленники принадлежат к самым разным племенам и народам. В некоторых физиономиях угадывались знакомые Конану черты, другие выглядели чуждыми и дикими.

– Я – Конан, киммериец по рождению и воин по духу. Кто из вас знает, зачем гирканийским псам понадобилось столько пленных?

Вперед выступил огромный дородный детина. На его бандитской роже явственно были написаны презрение и вызов. Особой сообразительности тут не потребовалось, ясно и так – у громилы чешутся кулаки. Когда на людей надевают рабское ярмо и долго втаптывают в грязь, они волей-неволей сбиваются в стаи, как гиены. И, точь-в-точь как в стае гиен, незваный пришелец должен прежде всего разобраться, кто тут вожак.

– Чего это ты наезжаешь с идиотскими вопросами, чужестранец? – прорычал хмурый здоровяк Конану. Громила был одет в бурые домотканые лохмотья, и Конан признал в нем селянина из Иранистана. Наверняка бывший раб. Сбежал от хозяина в горы Я прибился к какой-нибудь шайке разбойников.

Киммериец упер огромные кулаки в бока, откинулся назад и впервые за много дней от всей души расхохотался.

– Чужестранец? Да я не вижу здесь и дюжины людей одного племени. Кто здесь не чужестранец?

Как и другие наглые мордовороты, привыкшие измываться над слабыми, иранистанец не мог снести откровенной насмешки. С нечленораздельным воем он протянул к киммерийцу свои волосатые ручищи.

Конан хладнокровно шагнул навстречу и резко ткнул противника левым кулаком в живот, а правым молниеносным ударом залепил в челюсть. Громила рухнул на землю, как вол на бойне.

Конан спокойно перешагнул через неподвижное тело и как ни в чем не бывало произнес:

– Теперь, ребята, расскажите мне, зачем этим гирканийским жеребцам понадобилось столько рабов?

– Точно не известно, – подал голос вендиец, у которого уши еще кровоточили в тех местах, откуда жадные степняки с мясом вырвали золотые серьги, – но говорят, эти собаки задумали осаждать город, а мы должны будем копать землю и таскать лестницы.