Андрей Мартьянов - След Фафнира

– Ты звал меня, grandy-grand [2] Уменьшительно-ласкательное обращение к прадеду (англ). ? – правнук вопросительно уставился на меня, мельком покосившись в сторону Ойгена. – Я думал, ты уже давно отправился спать…

– Звал, – подтвердил я. Кухулин соскочил с колен на пол и, неистово виляя коротким хвостиком, подбежал к ногам Годфри. У собаки симпатия к военным. Вероятно, из-за какого-то особенного запаха. – Ты уже познакомился с мистером Ойгеном Реннером?

– Да, конечно, – Годфри быстро оценил обстановку. Коньяк, сигары… Угли в камине багровеют. – Полагаю, будет разговор? Что стряслось, дед? Я не хотел оставаться ночевать, но раз уж ты попросил…

– Посмотри внимательно на мистера Реннера, – сказал я.

Правнук окинул гостя чуть недоуменным взглядом. Наверное, не находил в нем ничего экстраординарного. Обычный парень со светлыми волосами и смазливой физиономией. Боже, как хочется, чтоб так оно и было!

– Что произошло, дедушка? – повторил Годфри.

Ойген криво улыбался.

– Теперь подойди к камину, – приказал я, указывая рукой. – И отыщи на полке большую черно-белую фотографию в бронзовой раме. Принеси сюда, ближе к свету.

Мой озадаченный потомок взял старинный снимок, вернулся к дивану и присел рядом со мной. Кухулин тыкался носом в его брюки и довольно пофыркивал.

– Ну и что? – Годфри протянул мне фотографию. – Зачем тебе это, дедушка? Объясни.

– Рассмотри внимательно, – тихим голосом посоветовал я. – Видишь дату?

– Десятое апреля 1912 года, – прочитал Годфри, – Шербур, Франция.

На черно-белом, потемневшем от времени снимке были изображены трое молодых людей и девушка, лицо которой скрывала вуаль шляпки. Все они стояли на фоне морского залива, а, вероятнее, гавани – на заднем плане виднелся размытый силуэт длинного черного парохода с четырьмя высокими трубами.

– Мы стоим на причале гавани Шербура, – пояснил я, стукнув о столешницу опустевшей рюмкой. – За нашими спинами – силуэт «Титаника». Снимок сделан за полчаса до отплытия. Я – крайний справа. Вглядись, кто находится рядом со мной, в светлом пиджаке?

Годфри метнул взгляд на Ойгена, потом уставился на фотографию. Снова глянул на гостя и снова на фотографию… Открыл рот, словно желая что-то сказать. Зачем-то поцарапал ногтем по стеклу рамки. Машинально погладил крутившегося у ног неугомонного Кухулина.

– Дед, это что, розыгрыш? – наконец произнес он. – Это же кадр семидесятилетней давности! Мистер Реннер наверняка внук или правнук господина, изображенного здесь? Да, готов поклясться на Библии – они исключительно похожи…

– Переверни и прочти надпись на обороте, – сказал Ойген. – Вслух, пожалуйста.

– «Апрель тысяча девятьсот двенадцатого… – послушно продекламировал Годфри. – Джералд Слоу, Тимоти О‘Донован, Робер Монброн, Ева Чорваш и… Ойген Реннер?..»

– Именно. Это я. Верь или не верь, но против фактов идти неразумно, – желчно ответил Ойген на немой вопрос ошеломленного Годфри. – Твой прадед тогда ввязался в незавершенную поныне историю. Возможно, заканчивать ее придется нам с тобой.

– Но дедушка… – Годфри всем корпусом развернулся в мою сторону. – Я прекрасно знаю, что ты каким-то образом связан со странной историей этого корабля… Однако ты ни разу не упоминал ни о каком господине Реннере или других джентльменах, изображенных на этой фотографии… Насколько я помню, ты ехал в Америку путешествовать? Можешь быть, объяснишь, что происходит, и зачем вы с Ойгеном меня пригласили?

– Его, – я указал на гостя, – зовут совсем по-другому… Скажи, а что ты думаешь об утренней катастрофе в Америке?

Годфри немного озадачила столь резкая перемена темы разговора. При чем здесь «Челленджер»? Да, погибли семь астронавтов. Весь мир в шоке, по телевизору только и говорят об этой крупнейшей аварии за всю историю полетов в космос… Но как увязать причуды впадающего в маразм старика и события на мысе Канаверал?

Правнук решил быть твердым и сделал вид, что не расслышал мой вопрос.

– Я хочу рассказать тебе настоящую историю о моем путешествии в Америку на этом корабле, – сказал я, постучав пальцем по фотографии. – Не ту, которую ты слышал в детстве, а настоящую . Если ты полагаешь, что меня поразило старческое безумие и я начал выдумывать какие-то невероятные байки, можешь отправляться спать в свою комнату… А можешь остаться. Но тогда, боюсь, тебе придется верить всему, что будем говорить мы с мистером Реннером.

– Дед, зачем ты так? – обиделся Годфри. – Я отлично знаю, что ты посейчас в здравом уме! Хорошо, я выслушаю тебя.

Кухулин запрыгнул Годфри на колени и лизнул в лицо.

– Замечательно, – прокряхтел я и взглядом указал Ойгену на бутылку с «Арманьяком». Тот немедленно налил всем троим. – Вначале позволь заново представить моего старинного друга. Его настоящее имя тебе должно быть известно. Хаген, сын Гуннара, из Тронье.

…Щелкнул уголек в камине и на мгновение вспыхнула белая искорка, отразившись в глянцевой золоченой этикетке на бутылке мутного стекла. В Ореховой гостиной плавали полосы голубого сигарного дыма, пахло лимоном и деревом… Но, клянусь Господом, я без малейших колебаний отдал бы весь уют старого дома под Фарнборо, каждое оставшееся мгновение жизни и спокойствия за то, чтобы вернуться в тот дождливый день, когда острие лопаты Робера Монброна царапнуло по черному, изъеденному временем металлу. Но стрелки часов не повернуть в обратном направлении. Нельзя исправить ошибки. Возможно лишь смягчить их последствия…

Память все стремительнее уносила меня в водоворот бесчисленных лет, засасывавший с неумолимой силой и головокружительной быстротой.

Да, действительно, март 1912 года был солнечным и теплым. Ливень хлынул только двадцать шестого числа, ближе к вечеру…

Мсье Робер де Монброн сидел в луже.

Нет, вовсе не потому, что поскользнулся и упал, или был завален в размякшую от воды густую синеватую глину во время банальной уличной драки на окраине заштатного германского городка. Монброн, как это ни странно прозвучит, наслаждался, шлепая ладонями по коленям и подставляя лицо низвергавшемуся с мутно-серых небес холодному дождю. Его совсем не беспокоило то, что красивый и очень дорогой костюм из валлийской шерсти, купленный Роберу дражайшей матушкой, мадам Жюстин, за бешеные деньги в Париже на Рю де ля Пэ, придет после импровизированной грязевой ванны в полнейшую негодность. Он не боялся простудиться и подхватить ангину. И ему не казалось нелепым столь вызывающее для приличного молодого человека поведение. Монброн был готов купаться в жидкой грязи до самого заката.