Сборник произведений - На перекрестках фэнтези

Я перебирался почти в полной темноте с плиты на плиту. Черные камни застили небо, но изредка меж ними прорывались сполохи света, и тогда я двигался дальше, все ниже и ниже, с предыдущей на следующую и далее на новую; спускаться следовало уже лишь потому, что спуск еще не закончен и ступени все ведут и ведут меня куда-то.

И только когда следующий камень оказался огромен и пальцы, беспокойно шарящие по его поверхности, не смогли найти плиты ниже, на которую можно было спуститься, только тогда я понял, что погружение закончено. И распрямился, встал на ноги. И вышел на середину, и поднял глаза на клубящееся тучами небо в узком просвете колодца.

В тот же миг капля, пролетевшая несколько миль, тяжело ударила мне в лицо – я вздрогнул, ощутив силу этого удара. За ней последовали новые удары, частые, словно барабанная дробь. Мыски сапог врезались во что-то железное, я торопливо нагнулся, чтобы понять, что это.

Изъеденная ржой металлическая решетка, закрывавшая вход в новый узкий колодец, едва различимый во тьме.

Упершись ладонями в прутья, преграждавшие путь вниз, я встал на колени, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в его глубинах. Но лишь почувствовал на лице теплый воздух, поднимавшийся откуда-то из бархатно-черной бездны.

Такой теплый… овевающий лицо… Было в самом дуновении его нечто удивительное, напоминающее о чем-то безнадежно забытом, о том, что в давно минувшие времена казалось таким естественным, таким привычным, почти домашним, а ныне, под грузом накопившихся с той поры лет, памятных и лишенных различий, казалось исчезнувшим навеки. И лишь теперь, ощутив на лице это дуновение, эти канувшие в небытие запахи – нет, не запахи даже, а ощущения их, воспоминания о них, едва различимые, настолько тонкие, что разобраться в их бесконечном многообразии просто невозможно было; только в эти мгновения, стоя на коленях над решеткой, я стал медленно воскрешать их, возвращать из самых дальних уголков памяти. Куда, казалось, уже нет мне возврата.

Судорожно вцепившись в мокрую от дождя решетку враз закоченевшими пальцами, я вдыхал и вдыхал воздух, поднимавшийся из бездны, я впитывал ароматы, пробуждаемые им в моих собственных глубинах, чувствуя, как они отзываются – тепло и нежно, как нежно и тепло касался моей щеки этот воздух, как пробуждаются к жизни не имеющие ни имени, ни названия отблески, отзвуки, отражения – осколки давно разбитого зеркала, медленно возрождавшегося в эти минуты… Эти запахи… запахи далекого детства… отрочества… юности…

Я рванул решетку, рванул что есть силы. Мне показалось, что она подалась, сердце забилось быстрее, заколотилось неистово, я рванул снова и почувствовал странное… невыразимое… как объяснить это? Ощутил, что падаю, падаю в бездну, проваливаюсь куда-то вниз, в беспамятство, в сон, в забвение…

Мгновение – и мой полет был завершен. Я сознавал при этом безнадежно отчетливо, что странным образом грежу наяву, что представшее моему внутреннему взору видение – лишь плод разгоряченного воображения. Но я не мог противиться. Видение завладело мной, видение, длившееся бесконечно короткую долю секунды, настолько ничтожную, что за это время я не чувствовал тяжелых ударов дождевых капель начавшегося где-то наверху ливня. Я упал… и тотчас достиг дна колодца.

Полет закончился на верхнем этаже дома, стоящего на возвышенности. Я, теперь лишь бесплотный дух, пробившийся сквозь проржавевшие прутья решетки, остановился и огляделся по сторонам.

Запустение царило вокруг. Стылый ветер гулял по коридорам и комнатам, по неловко, наспех подогнанным тяжелым доскам пола, по крошащейся кирпичной кладке стен, зияющей щербинами, залетая в окна, лишенные стекол, а кое-где и самих рам, сметая в кучи обрывки бумаг, рваное тряпье и прочую дребедень, и вновь, недовольный содеянным, разметывал их по углам. Какие-то тени промелькнули по этажу, обострившимся зрением я мельком увидел их, прошуршавших по дальним коридорам здания, промелькнувших и враз исчезнувших, затерявшихся на этажах. Тени живущих здесь людей? Или люди, живущие здесь как тени? Дух мой устремился к проему окна, может, там, в перекрестьях улиц, вновь увидит он их.

Здания, окружавшие холм, теснившиеся окрест, имели на себе все ту же неизгладимую печать торжества времени над суетным миром. Некоторые, кажется, только строились, но стройка эта продолжалась не один десяток лет, иные же были приговорены к сносу, но снова сроки его бесконечно откладывались. Та жалкая участь, что была уготована дому, в который упиралось дно колодца, в точности повторяла судьбу всех прочих строений подземного мира. Заброшенные, недостроенные или полуразрушенные, покинутые создавшими их строителями, они производили впечатление разбитых варварской рукой склепов. И тем не менее продолжали быть оби-таемы. Были наполнены промелькнувшими пред моим обострившимся взором тенями людей или людьми-тенями, ютящимися на чердаках и в подвалах, скрывающимися по углам и щелям, где только возможно, от стылого, промозглого, но неизменно кружащего, кружащего и возвращающегося на круги своя ветра.

Но на запущенных, замусоренных улицах и перекрестках, чье булыжное покрытие кое-где вздыбилось, кое-где провалилось, покрылось волнами и проплешинами, взгляд мой (моего духа), сколь ни старался, мечась меж неуютных строений, не мог отыскать ни единой души. Весть о моем приближении заставила всех прятаться по убогим своим обиталищам: в скелетах домов, лишенных плоти внутренней отделки, меж полусгнивших костей зданий, медленно доживающих дни свои и считающих вместе с днями своими дни и своих жителей. Или то был привычный порядок вещей обитателей этого мира? Дух мой, бродивший по улицам в безуспешных поисках душ, не знал этого.

Искания его были тщетны, как тщетны были старания найти в городе единую живую былинку – ни деревьев, ни кустов не видел он. Не было самой земли, где могла бы показаться зеленая поросль – лишь камень мостовых и тротуаров покрывал пространство меж зданий, простираясь окрест до самого горизонта, ясно различимого невдалеке. Невольно я взглянул вверх, чтобы понять, откуда исходит свет, равномерно зали-вающий город. Но дух мой увидел лишь выщербленную, нищенскими лохмотьями свисавшую штукатурку небес, прежде нежно-голубую, с белесыми вкраплениями навек остановивших свой бег облаков, ныне же утратившую прежние краски, под которой обнажалось все то же каменное, истрескавшееся основание.

Тени людей, люди-тени вновь промелькнули за моей спиной, и до сознания моего донесся их скорбный шепот: «Спеши к святилищу, спеши к святилищу, там твой путь, твое место, твоя истина». Почтительный шепот затих, удаляясь, и тогда я снова обозрел мир и увидел святилище.