Кэтрин Куртц - Легенды Дерини

— Совершенно верно, — признал Райс. — Хотя сильно сомневаюсь, что старый архиепископ Энском придерживается того же мнения.

— Да и о михайлинцах такого не скажешь, — подтвердил Джорем. — Если бы сегодня Господь снизошел в канцелярию его милости епископа, то ему пришлось бы опрокинуть там немало столов… И все же Старая Вера не стоит того, чтобы долго спорить о ней. По мне, так лучше бы сосредоточить свои усилия на том, чтобы заставлять людей в действительности исполнять все то, о чем они говорят только на словах.

Сидя в седле, Ивейн закончила упаковывать в седельные сумки последние целебные растения. Всадники оказались у кромки леса, там, откуда Камбер со своими приближенными обычно начинал охоту на оленя.

— Старая Вера — это нечто большее, чем просто разговоры, — заметил Райс наконец. — Я имел дело с людьми, которые видели… ну, в общем, видели нечто странное. Какую-то фигуру… Он похож на человека… но это точно не святой Хьюберт: по крайней мере, у него нет распятия. — Он придержал жеребца рядом с лошадью Джорема и добавил чуть слышно: — А когда Ивейн в таком настроении, ее-то уж точно не примешь за святую.

— А нет ли у Старой Веры более точного описания?

— По меньшей мере, три, — заявил Райс в ответ.

Джорем удивленно поднял брови. Райс засмеялся, и Ивейн тут же оглянулась на них. Выражение ее лица было в точности как у Джорема, и мужчины рассмеялись хором.

— Да что с вами такое?

— Насколько я могу судить, Райс уже здорово устал от семейства Мак-Рори!

— Это чистой воды колдовство, когда вы так хмурите брови. Наследственная магия! — воскликнул Райс. — О, сжальтесь над несчастным Целителем…

Ивейн также рассмеялась и послала лошадь в галоп, призывая мужчин посостязаться с ней. Из всех троих она была самым лучшим наездником, как будто бы родившимся в седле, хотя у Райса и Джорема опыта было побольше, а лошадь, обученная михайлинцами, нипочем не желала из гордости уступать прочим коням… В общем, скачка вышла отличная.

Понемногу они углубились в лес и трусцой поехали по широкой тропе. Наконец, добравшись до небольшого чистого озерца, окруженного плакучими ивами, всадники остановились. Порывшись в одной из седельных сумок, Ивейн извлекла на свет хлеб и бутыль с вином, а также сморщенные яблоки, холодную курицу и изюм, который раздобыла на кухне. Развалившись на еще слегка влажной траве, они ели, наслаждаясь солнечным теплом. Джорему казалось, что уже тысячу лет ему не было так хорошо и спокойно. Он нежился на солнце, довольный жизнью, как голубок.

Солнце стояло еще высоко, когда он наконец поднялся на ноги и потянулся.

— Думаю, мне стоит немного пройтись, а то я что-то переел, — небрежным тоном заметил он. — Набил живот хлебом, как рождественский гусь. — Ивейн с Райсом воззрились на него с совершенно невинным видом. — Я вернусь к тому времени, как тень достигнет этого места, — и он указал на одну из веток.

— Только не заходи далеко, — предупредила Ивейн. — Упаси Бог, чтобы тебе не пришлось для защиты прибегать к способностям Дерини. — Даже здесь, в этом безлюдном месте она невольно понизила голос.

— Я надеюсь, что меня никто из посторонних не заметит, — успокоил ее Джорем. — Советую вам позаботиться о том же самом, если уж вы намерены сидеть на открытом месте. И прошу вас, во имя всего святого, оставайтесь по возможности одетыми.

— По-моему, сейчас мне полагалось бы вызвать тебя на поединок за оскорбление, нанесенное чести моей суженой, — заметил Райс, жуя яблоко.

— Поскольку я и сам должен бы вызвать тебя, за ту же провинность, то, наверное, мы могли бы объявить ничью…

С этими словами Джорем по возможности уплотнил свои ментальные щиты, чтобы и двое влюбленных, и он сам могли насладиться одиночеством, и двинулся прочь. Ивы здесь росли достаточно редко, чтобы олени могли вольно прогуливаться между ними. Джорем нашел тропинку, более узкую, нежели та, что привела всадников к озеру, и по ней направился в лес.

Сквозь густые ветви древних деревьев и молодую поросль, сражающуюся за место под солнцем, почти не проникали лучи. И все же для его обостренного чутья лес казался восхитительно живым. Джорем слышал крики птиц, ограничивающих свою территорию и отпугивающих возможных хищников. Птенцы отчаянно щебетали, взывая к родителям, которые торопились накормить малышей и тащили им в клюве червей и гусениц, копошившихся в траве или среди свежей зеленой листвы. За Джоремом следили белки, которые сами умело укрывались от его взора; но он все же чувствовал на себе внимательные чужие взгляды. А вот и мышь перебежала ему тропинку, внезапно заметила человека и в ужасе застыла, в то время как сзади из-за куста появилась хищная мордочка ласки.

— Ступай прочь, — велел ей Джорем. — Я ведь рыцарь, давший клятву защищать слабых. — Нагнувшись, он взял мышь в руки и перенес на пару шагов подальше. Ласка неслышно, точно тень, скрылась в кустах.

— А как же моя ласка? — послышался вдруг голос, напугавший Джорема почти так же сильно, как сам он напугал несчастного грызуна. — Неужели она не заслужила права поесть и насытить желудок? Ее малыши плачут без материнского молока.

Ментально прощупав свое ближайшее окружение, Джорем не обнаружил в лесу никого, помимо дикой живности… Ни одного человека. Неужели здесь Дерини, скрывающийся от чужих глаз? Но и посторонней защиты он также не ощущал. Не выдержав, он воскликнул:

— Так покажись, и мы поговорим о твоей ласке!

Но его возглас остался без ответа. И вновь он попробовал прощупать лес вокруг себя, но не получил никакого ответа. Наверное, показалось!.. Должно быть, слишком много времени он провел взаперти в монастырских стенах.

Выбросив это происшествие из головы, Джорем двинулся дальше по тропе. Эти места были ему хорошо знакомы, изучены за прошлые годы, ведь он нередко совершал здесь прогулки верхом, вместе со старшим братом, а порой и с отцом или с сестрой, когда они охотились на оленя. Именно здесь Джорем получил от старших немало полезных уроков, касавшихся как магии Дерини, так и иных необходимых умений и познаний.

Через некоторое время он оказался на поляне, — на самом деле, это была скорее прогалина в том месте, где тропинка обегала кругом огромный древний камень. Он не был похож ни на какой другой. Джорем не сомневался, что камень сей — наследие Великого Потопа, хотя и не помнил, кто мог сказать ему об этом. В детстве он провел здесь немало часов, восхищаясь великолепным видом на тропинку и окрестности, открывавшимся с вершины камня; к тому же, когда ему сровнялось лет двенадцать, здесь было очень удобно прятаться от суровых наставников… Это был его «камень на все времена», — подумал Джорем. Ведь, кажется, именно здесь он впервые осознал свое призвание стать священником. Возможно, и сегодня его появление в этом месте не случайно. Возможно, и сегодня он получит ответ на свои вопросы.