Кэтрин Куртц - Святой Камбер

Вздохнув, Синхил кивнул и уставился на руки в пурпурных перчатках, стиснувшие красные поводья. Он припоминал слова, которыми его учили пользоваться для преодоления мышечных судорог и сердечных спазмов, а также против душевного смятения. Он поднял глаза, совершенно спокойный внешне. Знал, что этим никогда не обманет проницательных Дерини, но надел маску для самого себя.

— Ты, разумеется, прав, Джебедия. Делайте то, что считаете нужным. Видимо, мы разобьем здесь лагерь, полагая, что наши враги тоже не станут действовать ночью?

— Мы станем лагерем, но не будем чересчур доверчивы. Вокруг расставим часовых, вышлем лазутчиков, как только стемнеет, и к утру будем совершенно готовы. Если Ваше Величество позволит, мы хотели бы установить наши особые преграды. Все должны хорошенько выспаться перед битвой, и лучше предупредить любые вторжения в сознание.

Синхил слушал, открыв рот.

— Она может проникнуть в чужие сновидения?

— Она может вмешиваться в них. Я предпочитаю не искушать судьбу. На рассвете каждый солдат должен встать в строй в самом лучшем виде.

Скрывая зашевелившийся внутри страх, Синхил поспешно кивнул, поворотил Лунного Ветра и поехал вниз. Он был бы рад не думать об опасениях Джебедия, но тому никто не возразил, стало быть, речь шла о вполне реальной угрозе. Внизу, у подножия холма, копошились сотни людей, оборудующих лагерь. Среди них он не без труда отыскал глазами Сорла и своего духовника отца Альфреда. Они приглядывали за тем, как под крышей деревьев ставится королевский шатер. Синхил пустил коня туда.

Его страх оставался с ним. Не принесла успокоения беседа с отцом Альфредом. Они провели вместе около часа, прежде чем Синхил отчаялся найти в общении с молодым священником душевный покой, отпустил его и побрел в свой шатер.

Под ногами хлюпала жижа, в которую превратили вымокшую землю тысячи ног и лошадиных копыт. Меланхолически кивнув стражникам, он прошел внутрь. Сорл, ожидавший у входа, помог снять шлем и предупредил, отодвигая занавесь.

— У вас гости, мой Государь.

Шатер освещали свечи; в центре, возле походной жаровни, сидели Джорем и Келлен. Спущенные кольчужные наголовники обнажали золото и серебро волос двух михайлинских вождей, шлемы и перчатки лежали на толстом ковре рядом с ними. Оба были в полном вооружении; поношенные кольчуги поблескивали, мечи, висевшие поверх голубых одежд Ордена, были на виду.

Они поднялись навстречу. Келлен продолжал греть руки над жаровней. Возле нее Джорем поставил еще один складной стул и с поклоном предложил королю занять его.

— Лагерь почти безопасен, Ваше Величество. Поразмыслив, мы поставили не защитные преграды, а сигнальные. В них куда меньше волшебства, и, преодолевая их, многие попросту ничего не заметят. Тем не менее нашим людям разрешено перемещаться только в пределах лагеря, благодаря этой предосторожности все останется в секрете.

Синхил опустился на стул, расстегнул пояс, и его меч беззвучно упал на ковер. Он потянулся, усталость накатывала почти осязаемой волной, валила с ног, заглушала речь Джорема.

— Вы пошли на это, вняв моим сомнениям? — Вопрос прозвучал так, что ответа не требовалось. Синхил стянул перчатки и в сердцах хлопнул ими по колену, вздрогнув от удара.

Келлен вздохнул и заговорил:

— Синхил, я знаю ваше мнение, но мне казалось, что вы поняли, почему это необходимо. Нам отнюдь не повредит проснуться завтра бодрыми и в здравом уме. А этого нельзя гарантировать под угрозой тайных враждебных действий в течение ночи. Сигнальные преграды будут стеречь нас во сне.

Синхил поднял глаза.

— Понимание и одобрение не всегда совпадают, отец Келлен. Я понимаю причины, но не просите у меня одобрения.

— Но вы и не запрещаете? — спросил Джорем.

— Нет. Вы этого хотели от меня, не так ли? Я, как и всякий другой, не тороплюсь умирать. Однако предпочитаю более ничего не знать о ваших методах и действиях.

— Так и будет, Ваше Величество. Не смею больше беспокоить вас своим присутствием.

Джорем подобрал с ковра свою амуницию и вышел.

Синхил смотрел в пол, а Келлен, помолчав, спросил:

— Можете уделить мне несколько минут?

— Как будет угодно.

— Не очень любезное согласие, но я благодарен и за такое.

Он придвинул стул и сел, хорошо смазанная кольчуга тихонько звякнула. Король досадовал, что его никак не оставят в покое, и гадал о причинах, заставивших его гостя задержаться, а Келлен молчал и чего-то выжидал.

Синхил стянул кольчугу с головы, пригладил тронутые сединой волосы дрожавшей от усталости рукой и спрятал лицо в ладонях.

— Итак, отче, что еще? Я устал, зол и, честно говоря, напуган. У меня нет сил пускаться в споры или исследования тайных струн души.

Келлен переменил позу.

— У меня тоже. Нам обоим нужен отдых. Но вас что-то тревожит, нечто большее, чем обычное раздражение на еще одно проявление деринийской магии. Может быть, страх смерти в завтрашнем бою. Я видел, как вы говорили с отцом Альфредом, видел, что вы не удовлетворены беседой. Думаю, что не юноша поможет вам облегчить душу, а человек более зрелый. Кажется, мы с вами почти одного возраста.

Синхил понял, куда клонит викарий, но не решался принять предложение.

— Мне нравится мой духовник отец Альфред.

— Не спорю. Он прекрасный, добродетельный молодой священник. Если бы он не состоял при вас, я с радостью уговорил бы его перейти ко мне, когда я стану епископом. Но он юн и в сыновья вам годится, Синхил. Он никогда не сталкивался с теми силами, управлять которыми вы и я вынуждены учиться. Я предлагаю себя не как духовника, я предлагаю дружбу. Во многом мы очень схожи. Неужели эта близость не поможет забыть о различиях между нами?

Синхил слушал, не отваживаясь поднять глаза. Келлен повторял предложение, сделанное несколько дней назад. Тогда они толковали о том, что могли бы делить радости и печали королевской и епископской жизни. Как не хватало как раз такого друга. Кто, как не Келлен, был достоин им стать… Но что-то отталкивало в нем и во всех Дерини.

Завтра по их воле будут разбужены и приведены в движение таинственные и страшные силы, которым обычным людям не дано противостоять.

В голову закрадывались чудовищные вопросы. Кому они служат? Кто владеет их душами? Может, могущество Дерини от Лукавого? Будь проклят враг рода человеческого вместе со своими прислужниками. Тогда все происходящее с ним — бесовское искушение, его морочат, внушая веру в полезность магии. Он кое-что слышал о зверствах, богохульстве и иных мерзостях, которыми было отмечено правление Имре. Его кровосмесительный брак с родной сестрой Эриеллой был не последним в этом устрашающем перечне. А Синхилу, затворившемуся от мира за монастырскими стенами, становилось известным далеко не все.