Кэтрин Куртц - Святой Камбер

— Он так сказал тебе?

Гвейр торжественно кивнул, не смея говорить. Камбер долго смотрел в эти бесхитростные глаза. Казалось, Гвейр готов довериться ему во всем. Что ж, теперь надо помочь ему сделать это. Так, как помог бы Элистер.

— Разумеется, ты понимаешь, что служба мне не будет похожа на службу Камберу, Камбер был светским дворянином, окруженным роскошью, приличной его положению. В этом нет ничего зазорного, — добавил он, увидев, что Гвейр собирается возразить. — Но здесь все совсем по-другому.

— Потому что вы священник, отче?

— Отчасти. Если ты станешь служить мне, то скоро поймешь, что у священнослужителя много обязанностей, которые не заботят лорда-мирянина. Вскоре милостью божьей я стану епископом — персоной, наделенной немалой властью в мирских делах. Во многих отношениях должность весьма выгодная и кое-кто этим пользуется. Но я не принадлежу к их числу, как ты знаешь. За стенами моего дома не будет излишеств королевского двора или даже графского.

— Мне этого не нужно, отче, — прошептал Гвейр, выпрямляясь.

— Что ж, хорошо. Прежде у меня не было помощника-мирянина, но попробуем. А пока почему бы тебе не вернуться в постель. Может, ты умеешь обходиться без сна, а я — нет.

Гвейр кивнул, готовый заплакать от радости, начал вставать с колен и вдруг припал к руке своего нового друга в горячем и благодарном поцелуе.

Он ушел, а Камбер долго глядел ему вслед, прежде чем вновь лечь в постель.

Ночное происшествие обошлось без видимых последствий — по крайней мере, на первый взгляд. Гвейр безропотно взялся за новую службу, во многом подменяя Йоханнеса. Он даже подыскал себе одежду, отчасти напоминающую монашеское одеяние, чтобы не так выделяться среди клира в епископском дворце Камбера. Йоханнес должен был остаться с михайлинцами, чтобы стать правой рукой нового настоятеля, а его прежний хозяин должен был на следующей неделе отбыть в Грекоту, так что пока Гвейр совмещал обязанности секретаря и распорядителя при будущем епископе. Ни слова больше не было сказано о случившемся той ночью; все словно позабыли об этом.

В ближайшие дни у Камбера не было повода мысленно возвращаться к этой истории. Те, кто мог бы ощутить надвигающиеся события, если бы владели всеми кусочками головоломки — Джорем и Ивейн с Райсом — были слишком заняты, пытаясь побыстрее управиться в Кайрори и вернуться к пятнице в столицу, чтобы оценить всю значимость происходящего. В этот день семилетний Девин Мак-Рори, внук и наследник Камбера, должен был быть официально признан графом Кулдским, вместе с другими дворянами, молодыми и старыми, унаследовавшими титулы после гибели их предшественников на войне.

Помимо этого следовало еще отобрать самые ценные манускрипты Камбера и некоторые вещи, которые еще могли ему понадобиться — так что за этими повседневными хлопотами ото всех ускользнуло нечто куда более значимое, что творилось в Кайрори. Дети Камбера отметили, как возросло число паломников, каждый день преклонявших колена в фамильном склепе Мак-Рори, где «Камбер» покоился рядом с давно почившей супругой, — но не придали этому значения, равно как и не прислушались к словам звучавших молитв.

Никто не вспомнил о толпах, встречавших траурный кортеж на пути армии из Йомейра, о том, что было с Синхилом, когда он увидел в кресле викария михайлинцев живого графа Кулдского.

А Камбер тем временем жил жизнью Элистера Келлена. Ему не могло быть известно, что могила в Кайрори становится местом поклонения верующих из окрестных деревень и городов, что охваченный горечью король проводит многие часы в размышлениях над тем, что видел в спальне настоятеля, что михайлинский рыцарь не решился бы рассказать о том, что, по его мнению, произошло той ночью. Камбер с головой окунулся в свои новые обязанности и укреплял связи и знакомства, полезные будущему епископу Грекотскому. В те дни Камбер Кулдский и все его проблемы отошли в тень.

Сейчас самым неотложным было определение преемника и выборы настоятеля Ордена. Почти три дня ушло на это. Он говорил с кандидатами и другими членами Ордена, с каждым днем все больше постигая работу клерикального механизма, в который так неожиданно попал и сделался его частью.

Кое-что Камбер узнавал самым обычным способом — настоятелю охотно рассказывали очень многое. Остальное легко было выяснить, применив магические способности, если его собеседниками были люди. Иные бедняги и не ведали, как бесполезна и унизительна их ложь. Даже от Дерини удавалось узнать то, что не прикрывали защиты. Такие сведения любой из их племени мог почерпнуть, оставаясь незамеченным.

Соискатели из числа людей поддавались глубокому проникновению. От них Камбер узнал Элистера Келлена со стороны, увидел их глазами, понял, чего от него ждут. Он не так часто вторгался в сознание непрошеным гостем, но теперь цель оправдывала средства. Ему предстояло принять решение, с которым судьба всего Гвиннеда будет связана долгие годы.

В конце концов Камбер остановил выбор на человеке по имени Креван Эллин, прекрасном солдате и богобоязненном священнике, отлично проявившем себя под командованием Джебедии во время сражения. Креван был одним из негласных авторов проекта, предполагавшего расселение михайлинцев по безопасным местам в тот год хаоса, когда Синхил готовился стать королем, а Имре старался погубить их всех. У Кревана не было врагов, пороков, нетвердости в вере. У него была интуиция особого рода, позволявшая жить в ноту со временем, лавировать в вопросах незначительных и оставаться твердым в том, чем не должно поступаться, тут он мог устоять против любого искушения. Кроме того, он нравился королю.

Последнее обстоятельство имело важное значение как часть планов Камбера. Один из претендентов пал жертвой и был вычеркнут из списка, несмотря на выдающиеся достоинства, только потому, что не пришелся по душе Синхилу.

А Креван был в милости, и расположения короля к нему росло, и, возможно, именно этот человек способен занять место у трона, если недоверие монарха к Дерини усилится. Такой человек будет очень полезен михайлинцам и всему Гвиннеду. Синхил решил крепко взять в руки бразды правления, Дерини теперь почувствуют себя на скользкой дорожке.

На службу короне привлекались непременно люди. При дворе росло число тех, кто немало претерпел во время Междуцарствия, их память покрывали рубцы обид и антидеринийских предубеждений, более глубокие и болезненные, чем у Синхила. Реставрация возвращала к престолу отпрысков многих могущественных семей. Недавние военные союзники короля, они вернут себе титул и права на первом же дворцовом приеме в пятницу. С этими людьми легче ладить человеку — Кревану.