Макс Далин - Берег Стикса

Толпа слегка содрогнулась. Роман выкинул вперёд руку с ножом, указав остриём на ближайшую фигуру:

— Ты готов к жертве?

Ошалелый парень с плоским туповатым лицом и зрачками наркомана испуганно огляделся, встретился с очарованными взглядами участников церемонии — и шагнул вперёд.

Василий схватил его за руку — парень вздрогнул от его ледяного прикосновения — задрал на ней рукав и подтащил к бокалу. Роман с непроницаемым лицом нанёс скользящий удар, неглубоко распоровший мышцы. В бокал хлынула кровь. Парень заорал не то от боли, не то от восторга. Роман нагнулся к его ране и тренированным вампирским движением полуоблизал-полупоцеловал. Толпа взревела.

Ира оттащила жертву в сторону, сунула полотенце, смоченное перекисью водорода.

— Кто ещё готов породниться с сильнейшими мира?! — вопросил Роман, облизнув окровавленные губы.

Добрых полдюжины рук с засученными рукавами протянулось к нему. От прикосновений лезвия ножа, рук Романа и его рта посвящённые в экстазе визжали и вопили, как сборище сумасшедших. От воплей металось пламя; кровь хлестала в бокал и мимо бокала. Крашенная девица в истерике драла собственные запястья длинными наманикюренными ногтями.

— Вы — дети ночей! — орал Роман в тон толпе, и она отвечала безумным рёвом:

— Да!!!

— Вы чувствуете древнюю мощь!

— Да!!!

— Вы могущественны и свободны!

— Да!!! — орали посвящённые, срываясь на визг и пьянея от вида крови.

— Вам дарована любовь! — завопил Роман изо всех сил. — Наслаждайтесь ночью!

Толпа участников обряда, сдирая окровавленную одежду, ломанулась в соседнюю комнату, где были водка, наркота и матрасы на полу. «Ритуальный зал» опустел.

Роман облизал лезвие ножа и отпил из бокала. Упыри жадно и умильно глядели на него.

— Жрите, — усмехнулся он, отходя.

Бокал опустел через минуту.

— Гений ты всё-таки, — искренне восхитился Василий. — В смысле — вы, мессир.

— Вот то-то, — хмыкнул Роман. — Ещё не то будет, малыш.

— А что это за богиня — Балкис-Македа? — спросила Ира, облизываясь.

— Так египтяне царицу Савскую звали, — сказал Роман и потянулся.

— А кто это?

— Не твоё дело.

И отправился переодеваться, прислушиваясь к стонам и воплям за стеной.

А в мире тем временем наступала весна.

Серо-голубыми вечерами в город из лесов и полей приходил дождь. Мир тёк и мерцал, как ртуть, каждое дерево тихонько светилось собственным нежным свечением, светились стекла и стены, светился мокрый асфальт — и во всём этом мокром теплом сиянии была нежная сила, крепкая, как старое вино. Воздух благоухал бисквитным, ромовым духом новых рождений. От земли пахло халвой и ещё не выросшими травами. Тот, кто бродил этими вечерами по улицам, ощущал себя плывущим в теплом, тёмном, мягком и влажном пространстве, просто-таки — в орошённом дождём чреве мира, вынашивающего будущее лето…

И Романа со странной силой тянуло на улицу. Не охотиться — пара хорошо продуманных обрядов его нового клуба снабжали его свежей кровью с лихвой — и не размышлять. Непонятно, зачем. И появляясь на тусовке с мокрыми волосами и полуторачасовым опозданием, Роман врал, что общался с духами земли, ловя восторженные взгляды людей и совершенно недоумённые — упырей из свиты.

Ну и что. Предположим, это у меня… а что это в действительности? Сытые упыри дома сидят. Телевизор смотрят. Подвластные людишки сняли свите квартирку со всеми удобствами — так свита и не чирикает. Появляется оттуда только на ритуалы — для представительства и чтобы пожрать, а так у них счастливая жизнь настала — сплошные мыльные оперы…

Странно было проламываться в Инобытие за этим…

А мы, Роман из Темноты, присвоившие себе после большого кровопития в новолуние имя «Виссарион», потому что оно звучит хорошо и загадочно — мы-то чего хотим? Стройные ряды наших смертных сподвижников — они же потенциальная еда — растут. Нас показывают неофитам с благоговением. У нас потихоньку появляются деньги и возможности. Но это почему-то невесело. Совсем невесело…

А, фигня — война, главное — манёвры. Королевой становятся не для того, чтобы быть счастливой, милашка.

Но весна всё равно действовала на нервы. Люди шлялись по улицам парочками, излучая, в основном, сдержанную похоть. В местах большого скопления гуляющих всюду валялись пустые бутылки, а ночь пахла пивом и сигаретным дымом. Обоняние Романа за последнее время обострилось до весьма высокой степени — теперь он ощущал даже такие тонкие вещи, как запах сексуального желания, страха и падали, буде он исходил от смертного. Высший пилотаж…

Внешность, похоже, изрядно изменилась к лучшему. Смертные девицы периодически просили закурить или осведомлялись, который час, распространяя тонкий запах определённого интереса. Если бы Роман жил охотой, это было бы весьма удобно, но при существующем положении вещей он воспринимал симпатии живых как своего рода индикатор производимого впечатления.

Раз заигрывают, значит, морда инстинктивно не отворачивается.

Ещё можно наблюдать за собственными реакциями. Нулевыми.

Упыри не ловят сексуальных импульсов. Да и что бы это была за некрофилия, в самом-то деле?! Леди из джипа — водителю легче. Так мы и записывали — мёртвые не потеют, пока кое-чего не вышло…

Роман старался обходить стороной те места, откуда доносились запахи ладана и холода. Не дело, чтобы упыри мозолили Хозяевам глаза. Слишком уж те неприятно сердятся… И потом, оскорбительно, когда на тебя реагируют, как на дохлую крысу. Унижает.

Но в ту чудную ночь, когда луна, огромная и оранжевая, словно отдраенная медная тарелка, висела между высотками, и было очень тепло, и пахло мокрыми берёзами и только что оттаявшей землёй, понёс же чёрт на чужую дорогу! Просто как-то само по себе получилось. По ветру долетел такой славный аромат, что ноги сами вынесли к его источнику.

А источник был аховый. Во дворе, заросшем акацией и тополями, под лиловым фонарём целовались двое вампиров.

Чистоплотная и целомудренная Романова натура при жизни никаким образом не принимала новомодных гомосексуальных штучек — до тошноты. Его бы моментально своротило от подобной сцены — но при жизни.

При жизни же он пару раз видел, как вампиры целуются, но не придал этому особого значения. Ну целуются — и пускай себе развлекаются, тем более, что те были более порядочные, чем эти. Но всё это — опять же впечатления при жизни, когда ему и в голову не пришло задать себе простой вопрос: а зачем, собственно, целоваться существам, которые размножаются совершенно не половым путём, да ещё с себе подобными, которые ничего не представляют из себя в смысле потенциальной пищи. Потом вопрос отпал сам собой — почему-то Роман решил, что раз ощущения такого рода совершенно не волнуют, а, скорее, раздражают упырей, то вампиров они тоже не должны бы волновать.