Макс Далин - Берег Стикса

Итак. Вампиры встают из могил после заката, возвращаются туда на рассвете. Гм… Ну, это — пожалуй.

При свете прямых солнечных лучей — распадаются прахом, рассыпаются пеплом. Не знаю.

Ходят, как живые среди живых, ложась в гроб только тогда, когда солнце касается горизонта… Чёрт, где тут достоверное? Лженаука, блин…

Проходят сквозь стены. Точно, проходят, сам видел. Растекаются туманом, лунным светом, ветром. Возможно. Превращаются в чёрных кошек, змей, нетопырей, волков. Хорошо бы.

Так. Боятся запаха чеснока. Цветов или головок. Быстрее, цветов — чаще упоминается. Ещё — омелы, осины, чертополоха. Гм… допустим. Не переносят креста и прочих атрибутов христианского культа. Не поднимаются из гроба, если засыпать могилу солью. Умирают окончательно, если отсечь им голову заступом могильщика. Горят в огне, уязвимы для серебра, но если их не трогать, могут существовать за счёт крови живых людей обалденно долго. Фактически вечно.

Вечность, вечность… Интересно, как они проводят эту вечность? Каково там, внутри их шкуры. За порогом обычного. Страшно?

Интересно, что они чувствуют? Это никого из отцов церкви, кропавших байки, не волновало. Станут ли с вампирами беседовать… Не факт, что видели лично, не говоря уж… Ладно.

Кто становится вампиром? Любопытно. Вот это очень любопытно.

Ага. Нераскаянные грешники, умершие без напутствия церкви. Убийцы. Занятно. Убийц старались не хоронить в церковной ограде. Почему? Ведь, по логике вещей, вампир не может подняться из освящённой земли. Ну ладно. Самоубийцы. Мило. Самоубийц, во избежание неприятностей, хоронили на перекрёстке, спиной вверх, вбив между лопаток осиновый кол. Ну-ну.

Чернокнижники, ведьмы, те, кто продал душу дьяволу, те, кто вступал с ним в плотскую связь, те, кто от этой связи родился. Ну да. Среди сатанистов — половина явных шизофреников, половина — истерики, наркоманы, фанатики, просто придурки, но вампиров там совершенно не наблюдается. И ничего особенного не наблюдается, если наблюдать с холодной головой и не колоться вместе с ними. Вампир на фоне сатанистов очень здравомысляще выглядит.

Умершие нечаянной и насильственной смертью. Ну ладно врать-то, иначе вампиров в наше приятное время было бы больше, чем людей. Укушенные вампиром. Уже теплее. Но вампир почему-то вовсе не рвётся тебя кусать. Говорит: «Тебе нечем заплатить». Какая ему ещё плата понадобилась за мою собственную кровь? Это я, по идее, должен платы требовать. Загадка. Вот об этом нигде — ни звука. Я первый сам напрашивался? Больше никто не пробовал?

Почему же он так сказал? Что хотел получить? Хорошо бы это иметь…

Вампиры встречаются по ночам на кладбищах, в домах с дурной репутацией, в глухих безлюдных местах — что им там ловить, спрашивается? — на пустынных улицах… Походим, посмотрим… Поглядим…

«Интервью с вампиром» — фигня. Записки вампира — вот это было бы круто. Понаблюдать изнутри. Описать, зафиксировать невероятные вещи. То, как там, за холмом. Этого ещё не делал никто.

Ну а я сделаю. Это будет уникальная в своём роде научная работа.

На следующий день, скверно выспавшийся из-за потраченной на чтение ночи, Роман устроил тарарам на оптовом складе, где работал грузчиком. Рассыпал ящик с мюслями, уронил себе на ногу упаковку пива, рассеянно выслушал чью-то ругань. Удрал с работы раньше со смутным намерением больше сюда не ходить.

Выйдя на улицу, в мороз, темноту, безлюдье — вдруг проснулся. И вместо того, чтобы идти домой, захотелось бродить по пустынным улицам, вглядываясь в лица прохожих.

Было очень холодно. Колючий снег сверкал в электрическом свете, как битое стекло. Редкие прохожие бежали рысцой, подняв воротники, спрятав покрасневшие от мороза лица в шарфы. Роман в своей куртейке на «рыбьем меху» моментально продрог до костей. А дома-то тепло, дома можно согреть чаю, мерзкого Татьяниного чаю, отдающего шваброй и старой мочалкой, зато сладкого и горячего… Мысль о чае была так соблазнительна, что Роман даже вздохнул — но к метро, тем не менее, выбрал самую длинную дорогу из всех возможных.

Крутясь между однообразными многоэтажками, плоскими, как из чёрного картона вырезанными, в жёлтых окнах, в морозном мареве, Роман вышел, наконец, на совершенно пустую улицу. С одной стороны — бесконечный забор с нечитаемым набором белых букв, обозначающим строительный трест, с другой — всё те же чёрные дома с разинутыми дырами подворотен. Вдоль забора гулял ветер, пищал в проводах тоненьким голоском, злым и печальным одновременно. Роману вдруг стало не по себе, так не по себе, что захотелось бежать без оглядки в приступе странного, тёмного, необъяснимого страха. И тут впереди, из подворотни, выскользнула женская фигура.

Страх тут же был объяснён, и Романа бросило в жар от радости и чего-то вроде азарта. Молодая женщина в дублёнке с пушистой опушкой, длинноногая и тонкая, не торопясь, шла по улице вдоль забора. На её непокрытых тёмных волосах осел иней. Стройные ножки в золотистых чулках и коротеньких сапожках высоко открывала джинсовая юбка. Роман понял, что девушка должна заледенеть в таком костюме заживо, ещё раньше, чем заметил, что у неё нет тени.

Теперь он точно знал на что смотреть. Фигурка, под которой скрещивались тени проводов и фонарных столбов, под которой снег был остро освещён, выглядела нереально, как плывущий над дорогой призрак. Как люди этого не замечают, как я сам не видел раньше, идиот?!

Роман ускорил шаги, почти побежал. Девушка остановилась и посмотрела на него с высокомерным удивлением. Роман увидел её белое лицо с огромными вишнёвыми глазами — и ощутил приступ той детской радости, какая обыкновенно сопровождает крупный выигрыш.

— Хорошая погода, да? — бухнул он глупо и весело.

Девушка улыбнулась.

— Хорошая, — сказала она низким урчащим контральто. — Хотя вы и окоченели.

— А вам нравится?

— Очень.

— Вампиры не мёрзнут, да? — спросил Роман, внутренне обмирая.

У девушки заметно дрогнула верхняя губа, а в вишнёвых очах появился отчётливый красный отсвет. Она сделала шаг к Роману, он рассмеялся, поднял руки, соорудил самую обезоруживающую мину.

— Ну, леди, фрау, мисс, не стоит так сразу сердиться! Не велите казнить, велите слово молвить!

— Молви, — девушка усмехнулась.

Роман опять пронаблюдал, как желание растерзать в клочья рассеивается от другого чувства — в данном случае это была не осторожность, а любопытство.

— Я совершенно безопасен, сударыня, — сказал Роман галантно. — И если я осмелился вас обеспокоить, так это только потому, что восхищаюсь вашим modus vivendi. Вот если бы вы согласились на несколько слов…

— Восхищаешься, значит…

— Вы же стопроцентное совершенство, абсолют!