Макс Далин - Берег Стикса

— Теперь всё будет правильно, — сказал Жорочка удовлетворённо. — Мамочка говорила, что Лариса очень сильно нарушала законы мироздания. Теперь ей всё объяснят те самые сущности, которых она считала несуществующими, и ей придётся поверить…

Антон смотрел на него и чувствовал тихий безотчётный ужас. «Заткнись, пожалуйста, заткнись», — хотел взмолиться он, но тут тело Ларисы содрогнулось так, что дёрнулась рука у Антона в ладонях.

И Антон увидел, как Лариса судорожно вздохнула и прошептала: «Бери же, бери…» Её глаза широко раскрылись и остановились, уголки губ дрогнули и замерли в незавершённой улыбке. И всё.

Антон смотрел на неё в каком-то столбняке, думая, что надо что-то делать, что-то делать, но не в силах сдвинуться с места. Что-то внутри него оборвалось и упало. Хотелось биться головой об стену, но не было сил и на это.

— Умерла, — радостно сказал Жорочка. — Я же говорил.

Антон обернулся, взглянул на него совершенно больными глазами — и его вывернуло на шикарный Риммин ковёр в бордовых разводах. И ещё раз.

И рвотные спазмы ещё не прекратились, когда в коридоре послышалось звяканье ключа в замке.

В комнату вошли, сопровождаемые Риммой врач и фельдшер со «скорой».

А лёд на Неве уже начал таять.

У другого берега он ещё поднимался белой грядой, а у этого уже плескалась узкая полоска воды, чёрной, таинственно, зеркально мерцающей — и в ней плыла луна в зеленоватом тумане, дробилась дорожкой, смешивалась с плавающим в этой блестящей черноте светом фонарей, переливалась и текла. И гранит зеленел от луны и золотился от фонарей, а чёрные деревья тянулись к ветреному небу, и вдыхали ночную сырость, и ждали рассвета.

Лариса и Ворон сидели на спуске к воде, на корточках, прижавшись друг к другу плечами, и пили кагор из горлышка одной бутылки, как когда-то в школе пили из одной бутылки пепси-колу. Зеленоватый светящийся туман окружал и их призрачные фигуры, путаясь в их волосах, зажигая глаза, оттеняя лунную бледность лиц — но они сами его не замечали, а по крайней мере, в километре вокруг, в спящем городе не нашлось глаз, чтобы это увидеть. Кроме…

Шёл четвёртый час, самый тихий и глубокий час ночи. Час Хозяев.

«Почему — Хозяев? — молча спросила Лариса, спрятав лицо на груди Ворона и вдыхая его ванильный запах. — Это мы-то — Хозяева? Скажешь…»

«Ты — Королева Ночей. Я — господин Никто, — усмехнулся Ворон. — Когда сойдутся две темноты…»

«А если ты будешь надо мной смеяться, я тебя за ухо укушу. Оно очень рядом, знаешь ли…»

«Как я посмею, Княгиня?! Ой, прекрати, щекотно… Ларк… чёрт, тебе интересно, или ты…»

«Мне всё вместе. Мы — Хозяева, да?»

«Мы — Хозяева Ночи. Властители Смертей. Правда, фиговые…»

«А вот это ещё почему? А мне вот Артур сказал, что я очень интересная Княгиня».

«А Артур вообще джентльмен… а если серьёзно, мы молодые ещё. Мелкие и глупые вампиры. Только что вылупились… на всё это чудо, на Инобытие, я хочу сказать, вылупились, как новорождённые цыплята».

Лариса рассмеялась. Зеленоватое и голубое сияние, окружающее её, вспыхнуло ярче, брызнуло искрами. Искры растаяли на губах и ладонях Ворона.

«А мы потом тем, тварям, наваляем? А, вещая птица?»

«Знаешь ещё один закон джунглей? Благородные хищники не обращают внимания на бандарлогов».

«А если с кем-нибудь другим случится беда?»

«Ларка, понимаешь, это — не беда, а судьба. В данном конкретном случае — наказание для нас, грешных. Кто сможет — тот выплывет. Не сможет — не выплывет. Но путь себе всё равно выберет сам. Мы же выбрали».

«Жестоко».

«Не жесточе жизни».

Выпили ещё и поцеловались. Лунный свет стекал с их волос мерцающими ручейками, как вода.

«Служить Смерти?»

«А что тебя стопит? Смерть — штука страшная, загадочная, мучительная иногда… но роды, в сущности, не слишком-то принципиально от неё отличаются. Переход между мирами. И, между прочим, весьма себе страшный, загадочный и болезненный. Так что просто смотря куда рождаться… А мы… мы будем меняться с живыми… этим…»

Ворон беспомощно взмахнул рукой, не в силах подобрать подходящий образ, но Лариса поняла рисунок его эмоций.

«Меняться? Мы им — силу уйти в другой мир, они нам — силу остаться, так? Круто! А говорят — кровососущие трупы…»

Ворон грустно ухмыльнулся, прижимая Ларису к себе.

«А вот кровососущие трупы ты видела. Это те, кто не меняется».

«Красиво ты это сказал. В смысле — и сам не меняется, и с другими ничем не меняется? И поэтому они — наказание, да? В смысле — человек сам себя награждает и наказывает, так?»

«Умная — страшное дело. Может, Артур даже и прав… где-то в глубине души… где-то очень глубоко…»

Затеяли возню. Струи света разлетались в стороны, ломаясь о воду, скользя по парапету, взлетая к луне… Фонарь над спуском вдруг ослепительно вспыхнул и погас — и Лариса с Вороном, каким-то образом одновременно догадавшиеся, что это их вина, переглянулись с виновато-лукавыми улыбками, как напроказившие дети.

«Пошли побродим, — предложила Лариса и боднула Ворона лбом в плечо, как кошка. — А то всю набережную обесточим».

«Конечно, Княгиня. Сию минутку-с. Позвольте ручку-с».

«Не позволю! Пусти… ну Ворон! Правда, пойдём, а?»

Ворон подхватил Ларису за талию, крутанул вокруг себя и поставил на землю. Спящий мир вокруг звучал тихим и нежным гитарным тоном, мрачноватой, тёмной, прекрасной мелодией. Луну прикрыло полупрозрачное облако, превратив её в матовый круг, еле видный среди набежавших туч, поднялся ветер, качнув мокрые ветви, подернув воду холодной рябью — набережная потемнела и показалась бы зловещей, если бы её не освещали два сияющих силуэта: парень и девушка, уходящие в ожидающую темноту Города…

Артур ещё раз взглянул им вслед. Он стоял на мосту, в густой тени, и его высоченная фигура почти не светилась; только лицо и скрещённые кисти рук казались нарисованными мелом на сыром ветреном мраке. Несколько мгновений он следил за уходящими со странным выражением умиротворённой насмешливой грусти. Потом тряхнул головой, перекинул ногу через сиденье мотоцикла и дал газ.

Мотоцикл, такой же призрачный, как и растаявшая в темноте пара, сорвался с места, мелькнул бесшумной серебристой кометой — и пропал, то ли в проходных дворах, то ли в мокром весеннем небе…

Света стояла у Ларисиной могилы и никак не могла уместить в голове, как это могло случиться.

Обыденность превратилась в какой-то абсурд во вторник. Света просто позвонила Ларисе насчёт договориться пойти на работу вместе, а трубку сняла её заплаканная мама.

Сказала, что…

Нет, но почему?

Света выслушала, почему. Какие-то там сосуды около сердца. Какая-то медицинская ахинея. Ну сосуды. Я понимаю. Так значит, Ларка в среду не танцует? И в пятницу?