Леонид Кондратьев - Отыгрывать эльфа непросто!

Выбежавшие из придорожных кустов бойцы, дождавшись моего подтверждения об отсутствии шевеления в бронемашине, перелезли через борт и открыли боковые дверки.

Авральный шмон, силами пяти человек, занял порядка трёх минут. Разжились двумя карабинами, двумя MP-40, двумя пистолетами и ящиком гранат. Так же, из-за разбитой рации, был извлечён оглушённый язык с планшетом, в котором была обнаружена долгожданная карта. Быстро связав его и подхватив ящик с боекомплектом от разбитой пушки, мы быстрым шагом удалились в северном направлении. Предварительно я подобрал несработавшую стрелу и аккуратно её разобрал — ибо потом пригодится.

Словно гром среди ясного неба мы восприняли известие о нападении на Советский союз. В Гайе мы выслушали обращение Адольфа Гитлера, в котором он объяснял решение напасть угрозой распространения большевизма. И вот с дурным предчувствием того, что повторим судьбы Солдатов 1914–1918 годов, мы выдвигаемся на восток.

Ранним утром 25 июня 1941 года наш батальон переходит Вислу и к 9 часам утра выходит к русской границе. Между тем наши основные войска уже успели значительно продвинуться на восток. В нашу задачу входит наступление мобильными силами на Минск и блокирование крупной группировки русских в районе города Белосток. Наступление проходит до такой степени решительно, что отсутствует чёткое разграничение сил противника и наших. В нескольких километрах от нас сражаются пехотинцы, что же касается русских они севернее и южнее нас. Командование всё больше и больше запутывается в текущей обстановке. Наш разведбатальон уже раздёргали по ротам, для подавления и захвата стихийно образующихся очагов сопротивления русских. После напрасных попыток выяснить более-менее ясную картину обстановки, в голову приходит только одна мысль: "Враг для нас везде!" Многослойный пирог из окруженцев, заблудившихся русских и немецких батальонов сводит меня с ума. В нескольких километрах восточнее Бельска у железнодорожной линии мы проезжаем последние посты охранения пехотного батальона. По обеим сторонам просёлочной дороги, по которой мы направляемся на восток, простираются дремучие леса. Успеем ли мы добраться вовремя, чтобы оказать посильную помощь в захвате моста через реку Нарев или его захватят без нас. Водитель всё больше и больше насилует двигатель нашей четырехосной БМР, пытаясь выжать из него всё что возможно. Прищурившись от ветра в лицо, я слежу за пролетающей мимо действительность этой войны. Справа и слева у дороги искорёженные, сгоревшие русские танки, грузовики и телеги без лошадей. В одном месте обнаружили замаскированную противотанковую пушку, но Ганс Майер, наш башнёр, резко повернув башню, палит из своей 2-см пушки, пробивая щит орудия и уничтожая прислугу. В этот раз нам повезло, и я надеюсь, что наше везение не оставит нас и в дальнейшем. Связавшись по радио со штабом, я выяснил, что мост ещё не взят, так как отряд, отправленный на его захват встретил на дороге сильное сопротивление из порядка десяти русских танков Т-26. Фактически мы остались единственной силой, которая может предотвратить взрыв или захват русскими моста. Вообще этот лес действует на меня угнетающе, держит нервы на пределе — это не светлые приветливые леса Эльзаса — нет эти русские чащи, как будто вышедшие из-под кисти Босха своими корявыми стволами и чёрными провалами теней, сводят нас с ума, заставляя с всё большим страхом оглядывать окрестности.

Внезапно в тент крыши нашей БРМ 232 что-то ударило. Ганс, высунул голову, попытался рассмотреть, что это было. В этот момент раздался взрыв, и меня охватила тьма…

3.07.1941 г. Рассказывает Сергей Корчагин.

Допрос немецкого офицера не удался с самого начала. Оказывается, никто из нашей группы не знает немецкий язык. Дроу, на вопрос о использовании магии, напомнил мне о сломавшемся языковом амулете (вот никогда не привыкну к этим средневековым терминам). Жестикуляция в области переговоров помогала мало — офицер то и дело порывался орать и вырываться. Из всей его речи, в принципе, были понятны только многочисленные «шайсе», «тойфель» и "руссише швайне". При попытке показать на карте наше местонахождение, эта сволочь пыталась порвать карту и её скомкать. Многочисленные предложения расстрелять этого гада буквально посыпались со всех сторон после полутора часов безуспешных мероприятий с пленным.

Окончательно озверев, дроу стянул капюшон и начал ругаться на своём языке. Реакция немца не заставила себя долго ждать, он с большим любопытством осматривал допрашивающего и прислушивался к звукам незнакомой речи. Отозвав старшину в сторону и о чём-то с ним посовещавшись, командир отправил нас на поиски воды. Выделив трофейные фляги и захваченную в бронеавтомобиле канистру. Сам же со старшиной остался на поляне с пленным. Довольно плотно поплутав мы натолкнулись на небольшой овражек с влажными глинистыми стенами. Выкопав на дне яму глубиной по колено и дождавшись момента, когда вода, просочившаяся через грунт, отстоится, мы напились и наполнив ёмкости с водой двинулись в обратный путь.

Ещё вчера я перезнакомился с ребятами. Парни оказались компанейскими — причём оба из одной деревни, да и на службу пошли вместе. Понарассказывали они мне о плене такого! Как раненых, которые в колонне идти не могли, прикладами забивали, как днями пить не давали, а о еде так вообще разговор не шёл. Да и про зверства эти парни с простым белорусским говором тихо рассказывают, а сами все белые и желваки на скулах так и играют. Рассказал я, в ответ, как из окружения с ребятами выходил, как друга своего в лесу хоронил. И хорошо вдруг стало на душе, выговорились мы.

Почти подойдя к поляне, мы увидели старшину, волокущего большую охапку сухих веток. На невысказанный вопрос, появившийся в наших глазах, старшина пожал плечами и произнёс:

— Попросил принести. Что-то ему там дров побольше понадобилось…

Если бы в это время на месте стоянки присутствовал сторонний наблюдатель, то он увидел бы следующую картину — вся поляна расчерчена линиями, по краям дымят три костерка, а в середине находится дроу. С какой-то детской, застенчивой улыбкой он медленно достаёт из привязанного к колышкам немца внутренности и аккуратно, в каком-то сложном порядке, раскладывает. При этом струйки крови, обильно выливающиеся из разреза на животе, моментально впитываются в землю и без следа исчезают…

Через некоторое время земля мелко задрожала, и тело всё ещё живого офицера, в до предела распахнутых глазах которого застыла боль, но не телесная, а вопль приносимой в жертву души, стало медленно в неё погружаться. Когда немца и его разложенные внутренности уже наполовину засосало в ставшую вдруг податливую как кисель почву, в кустах зашуршало и на поляну вывалились красноармейцы…