Анатолий Юркин - Пророк

Схватывая на лету подсказки Твака, Лориан открыл секрет использования сложно выписываемых знаков для обозначения целых слов наречия кочевников. Отчасти Лориан был разочарован. По сравнению с лорибукой, метод речевиков оказался трудоемким и неперспективным. Для каждого предмета и понятия был особый знак. Едва освоив этот вид письменности, Лориан решил, что никогда и никому не запретит учиться лорибуке. Он хотел, чтобы простая и доступная лорибука стала грамотой Ойкумены. О ее доходчивости свидетельствовал хотя бы тот факт, что даже ленивый Дергач легко запомнил ко-мены. С иероглифами было труднее.

Слухи об учительстве Твака достигли Черной горы. И управители поняли, что далее тянуть нельзя. Они объявили экзамены для новичков, живших в Язоче с прошлого сезона дождей. Лориану и Дергачу устроили трудные испытания. Когда Лориан безупречно ответил на самые коварные вопросы и прочитал сложные знаки лучше прочих испытуемых, любимец основателя Язочи Позвоноза воскликнул:

— Проклятье! Не пророк, а просто ходячий свиток! Он был вынужден признать Лориана принятым в племя речевиков, а Барбо сквозь зубы процедил:

— Конана Щедрило велел принять в речевики, хотя у него мозг не больше, чем у моего покровителя скорпиона.

Отныне, как и все прочие новички, Лориан попадал под покровительство Достика — местного божества письменности. Он быстро мужал. Из юноши с пушком на щеках Лориан превратился в крепкого мужчину с густыми усами. Освоив грамоту, он стал одним из наиболее оригинально мыслящих школяров. Поговаривали, что пророк по ночам общается с Достиком.

Твак сказал ему после экзамена:

— Не благодари меня. Ты имеешь такую тягу к знаниям, что выучился бы грамоте даже по каменным свиткам, не то что по камышовым. И зла на меня не держи. Мой урок в том, чтобы ты не думал о последствиях, когда продвигаешься к исполнению заветного желания.

Лориан готов был признать, что уродливый сын мудреца сам был мудрецом. Их общение после освоения Лорианом секретов тайнописи не прервалось. У Твака было много оригинальных мыслей.

— Ты не говоришь «пут», ты говоришь «путь». Ты смягчаешь согласную на конце слова в устной речи и не делаешь этого на письме. Почему? Потому что нет смягчающей буквы в речи людей с Миссии. Буквы — инструмент в руках мудреца, позволяющий влиять на судьбы людей и менять картину мира, — сказал однажды Твак, предлагая Лориану возможность вступить в теоретический спор.

Лориан зазевался с ответом, улетев мыслями к Орлоглазке.

— О Черных Колдунах думаешь? — спросил Твак.

— Черные Колдуны — что это? Малое племя чародеев или религиозная община сторонников зла? В чем предназначение народа или племени, состоящего из творцов и созидателей? Есть ли такие племена? Где их искать?

— Ты пророк без племени. Каково тем, кто пророчествует в родном племени?

— Быть пророком в тяжелые времена — это призвание свободного ума и человека без страха, — с гордостью ответил Лориан.

Твак улыбнулся:

— Ты много общался с моим отцом. Пророк — это ходячий свиток мудрости, с помощью которого не личность, но целые племена и народы реализуют законное право на созидание государства, свободу мысли и действий!

— Я могу вылечить твою спину, — вдруг предложил Лориан.

— Можно попробовать… нет, сперва я должен подумать, — замялся Твак.

— Ты делаешь это в благодарность за обучение навыку читать. Свитки Язочи для тебя важнее утраченных волос, — говорила Удалинка Лориану перед тем, как тот отправился к Тваку за ответом.

Твак никак не мог решиться доверить спину человеку, которого баловства ради лишил прекрасных юношеских волос. Когда при следующей встрече он дал согласие на лечение, Лориан потребовал полной покорности. «Ты не вылечить хочешь меня, а поквитаться со мной за утерянные волосы», — ворчал Твак.

Для начала Лориан потребовал, чтобы Твак прервал добровольное затворничество и поднялся на Букопу. Твак еле дотащился до подножия зеленой сопки. Подхватив под мышки обмякшее от слабости тело горбуна, конан почти внес Твака на вершину, густо усыпанную желтыми иголками. Удалинка тоже решила присутствовать при процедуре лечения. Лориан набросил толстую веревку на крепкий сук и пару раз дернул за веревочный конец, проверяя крепость узлов. Удовлетворенный сделанным, пророк повернулся к испуганному горбуну, который готов был на животе уползти с вершины, если бы не железные объятия пышущего здоровьем белобрысого конана. Беспрерывно тормоша Твака, Дергач кричал:

— Держись, старина!

«Подвешивать? Меня? Мерзавцы!» — верещал Твак, с вывалившимся изо рта красным набухшим языком. «Ты передумал?» — спрашивал Дергач. «Я не передумал, не передумал, просто мне легче, когда я ругаюсь! Делайте свое грязное дело!» — оправдывался горбун.

Дергач перевернул горбуна вниз головой и поднес к сосне. Ухватив Твака за щиколотку и обмотав ее надежным узлом, Лориан натянул веревку. Вниз головой, между двух сосен, обвитых тонким стеблем неизвестного растения, пророк и конан за левую ногу подвесили горбуна, вмиг ставшего похожим на чудовищный плод вечнозеленого дерева. «Почему именно за левую ногу? Может, он продержится дольше, если подвесить за обе?» — озабоченно спрашивала Удалинка. «Я знаю, что делаю, — отвечал Лориан. — Волшебный перстень мне поможет». Они едва успели отбежать от ствола, предоставив Тваку вволю подергаться и покружиться на толстой веревке. Вскоре он притих, несколько раз больно ударившись о ствол дерева. Трое стояли на вершине и смотрели, как порывы теплого ветра раскачивают Твака. «Правую ногу держи согнутой в коленке», — советовал Лориан.

«Убивайте, варвары, терзайте меня», — бредил Твак, время от времени поворачиваясь к мучителям обескровленным лицом, на котором блуждала страдальческая улыбка. «Мы сходим искупаемся, а ты малехо повиси», — в шутку пугал Дергач. Твак вздрагивал всем телом, и Лориан спешил успокоить: «Не бойся, я с тобой». Пророк направлял руку с перстнем в сторону висящего пациента, и Твак затихал.

На губах у Твака выступила зеленая пена, но Удалинка успокоила друзей: «Не бойтесь, это болезнь из него выходит. Ближе руку с перстнем придвинь», — говорила она, требуя от Первого Пророка твердости и уверенности.

За ночь Твак три раза терял сознание и три раза Дергач снимал горбуна с дерева. Несчастного обливали холодной водой из деревянного ведра, хлопали по щекам и снова подвешивали. От грубой веревки на щиколотке выступала кровь. Удалинка травами останавливала кровотечение. Пришел Позвоноза, заинтересовавшись происходящим. Злорадно сказал: «Так ему и надо», и ушел поделиться новостью с дружком Барбо.

Под глазами у Твака проступили темные мешки, всклокоченные волосы прилипли к потной шее. Дергач развел маленький костер, возле которого просидел томительную ночь в тихой беседе с женщиной. Лориан оставался с Тваком, пытавшимся воспрянуть духом после наступления темноты. «Твой метод лечения неправильный, — упрямо бубнил сын Фаддия. — Горб не может исчезнуть от тыканья мне под нос глупого камешка. Знаю точно: нога у меня отсохнет». «Какая нога болит?» — спрашивал Лориан, и, дождавшись ответа, вдвоем с Дергачом они завязывали узел теперь уже на правой ноге горбуна. Утром, Я когда последняя звезда растаяла на розовеющем небосводе, Твака, впавшего в беспамятство, сняли с дерева. Горб за ночь исчез.