Инна Сударева - Двойная честь

Там, наверху, веда приказала молодому человеку:

– Снимай ремни, куртку, рубаху и ложись, – указала на охапку сена, покрытую травяной циновкой, в углу своего жилища.

Корт послушно разоблачился, бережно сложил одежду и оружие в одну аккуратную кучку (на нее Лида тут же набросила какую-то дерюгу) и опустился на сено.

Веда удобрила свои руки зеленой мазью, которую взяла из берестяного кузовка, свисавшего с плетеного навеса, и опустилась рядом с убийцей на колени. Осторожно коснулась его груди, ран.

– Так-так… вот-вот, – зашептала Лида. – Плохо, запущено. Больно?

– Немного, – кивнул убийца.

– Ах ты, крошка, – веда ласково погладила его по волосам. – Ну ничего. Это мы вылечим, все поправим, болеть не будет, – говорила так, словно забалтывала ребенка, хнычущего от ссадины. – Дам тебе соку сонного – и спи, крошка. А как проснешься – болеть не будет, ничего не будет, ран не будет…

Бормоча, сновала по гнезду, доставала из большого берестяного короба, стоявшего в самом темном углу, короба поменьше и горшочки, и фляжечки, из кожи, из дерева, из глины. Откупоривала, нюхала, пробовала. Нужное клала на плоский круглый камень, что лежал посередине жилья, ненужное возвращала туда, откуда брала.

На минуту замерла, глядя на отобранное и почесывая седую взъерошенную голову. Улыбнулась, и от этого вдруг помолодело ее старческое сморщенное лицо.

– Да. Ты будешь спать. А твои раны – заживать. А я – стеречь твой сон. И вязать тебе рубашку. Хочешь рубашку? Необычную – из белоперой травы. Такие я раньше для деток малых вязала, чтоб тепло им было и мягко. И тебе свяжу, свяжу…

Протянула Корту фляжку с сонным соком. Убийца, ни секунды не сомневаясь в том, что предлагаемое питье полезно, выпил все одним глотком…

Летели лепестки с цветущих яблонь. Кружились, опадали на молодую траву, на желтую тропку, на темные волосы юной Бии.

Бия, невысокая, тонкая, в просторных тунике и шароварах из некрашеного льна шла-скользила к роднику за водой. Ее ножки в изящных башмаках из мягкой кожи почти не оставляли следов на мелком песке тропки. Да и какие следы могла оставить легкая и хрупкая Бия?

Яблони, яблони… пахли, дурманили…

– Бия. Мир тебе, пташка Бия, – сказал он, выступая из-за дерева.

На нем нарядная, расшитая алыми узорами, рубаха жениха.

Бия засмеялась, прикрывая разомкнутые губы рукою. Ее пальцы – тонкие, изящные, с маленькими, круглыми, розовыми ноготками. Так захотелось их целовать…

– Кортерис! Ты решился, Кортерис?

– Я же обещал.

– Кортерис, – губы Бии произнесли его имя, вполголоса, ласково, и он был счастлив, ведь услышал ответ, хороший ответ на еще не заданный вопрос.

Бия улыбнулась, протянула ему руку, но рука ее вдруг вспыхнула огнем. Она посмотрела на горящие пальцы с удивлением, потом оно сменилось ужасом, и Бия закричала. И пламя охватило ее всю, с головы до ног, превратив тонкое тело, нежные волосы, прекрасное лицо и мягкую одежду в один огромный жаркий факел…

– Корти, Корти, крошка Корта, проснись. К тебе подружка, – проскрипел ему в ухо голос веды, и убийца Корт открыл глаза.

– Кто? – спросил он, глядя в вечно желтые глаза полубезумной Лиды.

– Рыжуха, бойкая рыжуха. Майя, – хихикнула веда и прыгнула куда-то в сторону.

Корт подскочил со своего ложа, как мячик. Отметил сразу же, что раны уже совершенно его не беспокоят. Но интересовали все же не они.

– Ты одна? – вместо «привет, как дела?» спросил он Майю, которая сидела на циновке, свернув ноги кренделем, и потягивала душистый травяной чай из деревянной чашки.

– Ндаа, – кивнула рыжая, прикрыв глаза от удовольствия: чай Лиды не только согревал и радовал вкус, он еще и рождал приятные видения.

– Где Аврора? – резко и громко произнес Корт – так он попробовал пробиться сквозь радужные грезы девушки.

Майя тихонько засмеялась.

– За-ачем она тебе? Глу-упая бе-елая мы-ышь? – говорила, растягивая слова, и было в этом много насмешки, злой и колкой.

– Майя! – убийца встряхнул девушку, сильно, грубо. – Ответь!

– У Трифора она! – выпалила рыжая, сердито отталкивая руки Корта. – У Трифора! Я ему ее отдала. Точнее – продала. Те-еперь у нас никаких про-облем, – и снова захихикала.

Корт ничего не ответил. Поджав губы, он задумался. Потом обратился к веде Лиде, которая, не обращая никакого внимания на резкие слова, звучавшие в ее гнезде, мастерила что-то из ивовых прутиков:

– Как долго я спал, матушка?

– Пять дней, пять дней, – отозвалась та.

– Как давно здесь Майя?

– Да я только-только пришла, – отозвалась рыжая. – Ну, почему ты волнуешься? Все ведь закончилось – лучше не бывает…

– Зачем ты это сделала? – спросил Корт, в упор глядя на девушку.

– Разве это неправильно? Я помогла тебе. Помогла, ведь обещала помогать. Вот деньги. Они твои по праву. Я и монеты себе брать не собираюсь, – Майя перекинула убийце кошелек.

Корт поймал, взвесил кошелек в руке.

– Только не говори, что поедешь к Трифору, – угадав его мысли, предупредила девушка.

– Поеду, – кивнул убийца. – С князем я договаривался не об Авроре.

– Да какая тебе разница?! Трифор сказал: то, что ты выкрал эту малышку, еще лучше убийства Исидора! И он добавил монет в кошель. Десять золотых сверх того, что обещано! Да ты хоть пересчитай…

На это сообщение молодой человек ничего не ответил. Встал и потянулся к своей одежде.

– Корт! Зачем она тебе?! – этот вопрос Майя задала криком.

– Она спасла мне жизнь, – пожал плечами молодой человек. – По обычаю: я в огромном долгу у нее.

– Какие обычаи? – продолжала возмущаться рыжая. – Обычаи давно умершего народа?

– Пока соблюдаются обычаи народа, народ не умер, – ответил убийца, натягивая на себя рубашку.

– О нет! – подскочила к нему веда Лида. – Ты забыл? Ну-ка, бери, – и протянула Корту рубаху, связанную крючком из тонких стеблей белоперой травы. – Все шрамы сведет. Носи на здоровье.

Рубаха была великолепна: мягка, легка и как раз по размеру.

– Ты волшебница, матушка, – сказал Корт, надевая обновку.

– Я прошу: не ходи, – вдруг сказала Майя, и голос ее заметно дрожал. – Теперь это дело Трифора и императора. И Трифор может убить тебя…

– Я к этому готов. Но я тоже могу убивать, – пожал плечами Корт…

Широкими и быстрыми шагами мерил император Твердых земель свой огромный кабинет. От высоких окон, забранных в тяжелые, расшитые золотом портьеры, к камину из белого мрамора, похожему на пасть гигантского чудовища. И обратно. Иногда делал крюк, проходя мимо резного шкафа с книгами. И тогда его стеклянные дверцы жалобно и испуганно звенели.

Император жаждал новостей о дочери. И именно хороших новостей.

Он не спал с тех пор, как она пропала. Точнее, иногда забывался коротким неспокойным сном, опустившись в огромное кресло, крытое белой шкурой северного медведя, но просыпался от малейшего шороха, потому что мнил, что это шумит тяжелыми сапогами, входя в кабинет, гонец с добрыми вестями.