Дэвид Геммел - Рыцари темного леса

Руад взглянул на пальцы Гиама, сложенные в древний знак, и подошел к первой лошади, караковому жеребцу лет восьми, семнадцати ладоней ростом. Ощупав его крепкие ноги и бока, он перешел к мерину. Этот насчитывал в холке шестнадцать ладоней и был лет на пять старше жеребца. На спине у него уже намечалась впадина. Знак Гиама запрашивал за пару сорок серебряных крон.

— Я бы дал тридцать восемь крон, — сказал Руад.

— Вы меня разоряете! — вскричал Гиам, приплясывая на месте. — Почему честный человек всегда терпит убытки?

— Ты обещал согласиться с решением этого человека, — напомнил ему номад. — Я тоже согласен, хотя это на пять монет больше, чем я предлагал.

— Боги сговорились погубить меня, — повесил голову Гиам. — Что ж, сам виноват. Я думал, что этот человек знает толк в лошадях. Бери их — ты заключил сделку, о которой и мечтать не мог.

Номад с ухмылкой отсчитал деньги и вывел лошадей со двора. Гиам ссыпал серебро в кошель на поясе и снова сел, как нельзя более довольный.

— Экий ты негодяй, — сказал Руад. — У жеребца сухожилие воспалено — не пройдет и недели, как он охромеет. А у мерина дух совсем сломлен.

— Ничего удивительного. Они оба с герцогских конюшен, а его светлость круто обращается с лошадьми.

— Как поживаешь, Гиам?

— Могло быть и лучше. — Гиам провел рукой по седеющим волосам. — Но впереди и вовсе ничего хорошего не видать.

— Если послушать тебя и других лошадников, времена всегда плохие.

— Не спорю, дружище Руад, но сейчас дело иное, поверь мне. Приметы видны по всей Макте. Со времени твоего последнего приезда нищих стало куда больше, а шлюхи так везде и кишат. Десять лет назад я бы на это не жаловался, но теперь смекаю, что ничего хорошего в этом нет: просто многие честные женщины лишились своих мужей и домов. Пройдись по Торговой, и ты увидишь закрытые лавки с заколоченными ставнями. И на рабов цены падают, а это всегда дурной знак. Нищие дерутся за места, а число грабителей с прошлого года удвоилось.

— И герцог ничего не предпринимает?

— Какое ему дело до города? — плюнул Гиам. — Со всего герцогства до меня доходят вести, что он увеличил налоги чуть ли не вдвое. Крестьяне отдают ему пятую долю своего урожая или всю годовалую скотину. А поскольку почти все крестьяне арендуют землю у дворян, у них остается не больше десятой доли, чтобы кормить свои семьи целый год.

К этому времени у конюшни собралось несколько человек, чтобы посмотреть выставленных на продажу лошадей, и двое приятелей продолжили свою беседу знаками.

— В воздухе пахнет безумием, дружище. За прошлый месяц герцог велел посадить на кол трех человек. За что, ты спросишь? Они написали королю прошение об отмене непомерно высоких налогов. Король поручил это дело графу Толлибару, родственнику герцога, и правосудие обернулось против тех самых, кто просил о нем. В этом есть некая черная поэзия.

— Но ведь подобная казнь уже лет двадцать как запрещена.

— В то время рыцари объезжали всю страну и помогали королю управлять. Не оглядывайся на вчерашний день, Руад. Прошлое мертво, как и рыцари.

— Но не могли же и все его советники умереть заодно. Например, Калиб.

— Говорят, он отправлен.

— А Рулик?

— Погиб от несчастного случая на охоте. Надо получше запасаться на зиму, Руад. Говорю тебе: я чую беду в воздухе.

— Пригляди за моей кобылой, — сказал вслух Руад и вышел на Торговую улицу. Как и сказал Гиам, многие лавки закрылись, и это было не к добру.

— Не хотите ли развлечься, сударь? — спросила его молодая женщина.

— Должно быть, плохи дела, раз ты подходишь к такому уроду, — улыбнулся он.

— Всего за три гроша, — сказала она, не глядя ему в глаза.

Он взял ее руки в свои и осмотрел их. Руки и ногти были чистые.

— Почему бы и нет? — Он последовал за ней через путаницу переулков в жалкую хибару с выломанной дверью. Здесь тоже было чисто, хотя и бедно, и на груде одеял у стены спал малый ребенок. Женщина подвела Руада к тюфяку и легла, задрав подол своего шерстяного платья. Руад уже собрался расстегнуть пояс, но услышал позади какой-то шорох и быстро шагнул вбок. Дубинка просвистела над самым его плечом. Обернувшись Руад двинул неприятеля в живот, заставив его скрючиться пополам, и ребром правой ладони рубанул его по шее. Человек повалился на пол без сознания.

Женщина села, зажав рукой рот.

— Нам очень нужны были деньги. Он ведь не умер, нет?

— Нет. А деньги ты получишь, когда заработаешь их, — сказал Руад и расстегнул пояс.

Выйдя из темной хибары на солнечную улицу, он прищурил свой единственный глаз. Женщина разочаровала его — она все время плакала, пока он делал свое дело. Он рассердился, а у него гнев, в отличие от многих мужчин, не помогал плотским желаниям. Он оделся и ушел.

Пока он выбирался обратно на главную улицу, нищие не давали ему проходу. Гиам прав: Макета становится гниющей язвой.

Рудная улица почти опустела, и Руад с удивлением увидел, что у Картана окна тоже заколочены. Передняя дверь, однако, была открыта, и он вошел. Хозяин-номад наблюдал за упаковкой больших ящиков, но при виде Руада отвлекся, пригласил гостя в заднюю комнату и налил ему яблочного сока.

— Ты тоже уезжаешь? — спросил Руад. — Почему?

Высокий, угловатый купец сел за свой письменный стол, пристально глядя на Руада темными раскосыми глазами.

— Знаешь, почему я разбогател?

— Я не люблю, когда на мой вопрос отвечают вопросом.

— Понимаю, но все же ответь. — Картан улыбнулся, сверкнув золотым зубом.

— Ты покупаешь задешево, а продаешь задорого. Итак, почему ты уезжаешь?

— Я богат, потому что читаю ветер, — к растущему раздражению Руада поправил купец. — Когда ветер свеж, надо наживать деньги, когда он попахивает гнильцой, надо наживать деньги. Но когда он не дует вовсе, надо перебираться в другое место.

— Ты способен взбесить кого угодно, но мне тебя будет недоставать. Кому я теперь буду сбывать свои игрушки?

— Я пришлю к тебе кого-нибудь. Твоя работа высоко ценится. Ты привез мне что-то?

— Возможно. Но мне нужны золото, бронза и твое восточное масло.

— Сколько золота тебе требуется? — глядя в сторону, спросил Картан.

— За мою певунью ты выручишь триста рагов. Я возьму у тебя слитков на сотню.

— Покажи.

Руад достал из кошелька на боку золотую птичку с изумрудными глазами. Он погладил ее по спинке, поставил себе на ладонь, потом поднес к губам и прошептал какое-то слово. Птичка расправила крылышки, впорхнула и полетела по комнате. Из ее клюва полилась тихая музыка, и воздух наполнился пьянящим ароматом.

— Чудесно, — сказал Картан. — Просто великолепно. Сколько продлятся чары?

— Три года. Или четыре. — Руад протянул руку, и птичка села ему на ладонь. Он передал ее Картану.