Дэвид Геммел - Волчье Логово

— Хорошо. Вишна и Магник говорят, что ты по-прежнему пребываешь в тревоге.

— Тревоги во мне нет, отец. Я знаю, на чем стою.

— Не считаешь ли ты это гордыней?

— Нет. Я верю в то же, во что верил ты до встречи с убийцей Нездешним. Или ты думаешь, что заблуждался тогда?

— Нет, я так не думаю. Просто я не верю больше в то, что есть лишь один путь к Истоку. Эгель тоже был верующим и провидцем. Трижды в день он молился, прося Исток указать ему путь. Но при этом он был солдатом, и это благодаря ему — ну и Карпаку, конечно, — враг был изгнан с дренайской земли. Теперь он умер. По-твоему, Исток не принял его душу в рай?

— Я не знаю ответа на этот вопрос, зато знаю то, чему меня учили мудрые, в том числе и ты: величайший дар Истока есть любовь. Любовь ко всему живому, ко всему, что Он сотворил. Теперь ты говоришь, что я должен взять меч и отнять чью-то жизнь. Не может это быть правильным.

Дардалион поставил локти на стол, стиснув руки, словно в молитве.

— Согласен ты с тем, что Исток сотворил льва?

— Разумеется.

— И оленя тоже?

— Да. И лев убивает оленя. Я знаю. Я не понимаю этого, но принимаю.

— Мне хочется полетать, — сказал Дардалион. — Следуй за мной.

Настоятель закрыл глаза. Экодас устроился на стуле поудобнее, положив руки на мягкие подлокотники, и сделал глубокий вдох. Дардалиону освобождение духа давалось без видимых усилий, Экодас же почти каждый раз испытывал трудности, как будто его душа прикреплялась к плоти множеством крючков. Ему приходилось повторять уроки последних десяти лет, твердить мантры, очищать свой разум.

"Голубка в храме, открытая дверь, золотой круг на голубом поле, расправляются крылья в золоченой клетке, цепи остаются на полу храма”.

Узы плоти ослабли — он будто плавал в теплых водах материнского чрева. Там ему было спокойно и безопасно. Потом вернулось ощущение жесткого дерева за спиной, твердого пола под сандалиями. Нет-нет, упрекнул себя Экодас. Ты теряешь то, что уже обрел! Он снова сосредоточился, но взлететь так и не смог. Голос Дардалиона прошептал в его голове:

— Дай мне руку, Экодас.

Зажегся теплый золотой свет, и Экодас соединился с настоятелем. Его дух, вырвавшись из тела, прошел сквозь каменные стены храма и воспарил в ночное небо над дренайской землей.

— Почему для меня это так трудно? — спросил он.

Дардалион, помолодевший, с разгладившимся лицом, коснулся его плеча.

— Сомнения и страхи, мой мальчик. И хотения плоти. Маленькие вины, незначительные, но докучливые.

— Куда мы летим, отец?

— Следуй за мной и увидишь.

Они устремились на восток, над мерцающим, отражающим звезды Вентрийским морем. Там бушевала буря и боролась со стихией крошечная трирема — громадные волны перекатывались через ее палубу. Вот смыло за борт матроса, и он исчез в волнах, а душа его крохотной искрой взмыла вверх и пропала.

Показалась земля — на восток тянулись горы и равнины Венгрии, а города сияли на побережье, словно драгоценности на черном плаще. Дардалион устремился вниз. Они остановились футах в ста над землей, и Экодас увидел в гавани десятки кораблей, услышал, как стучат в городе молотки оружейников. — Вентрийский военный флот, — сказал Дардалион. — Через неделю он отплывет на Пурдол, Эрекбан и Лентрум и высадит войска, которые вторгнутся в Дренай. Война и разрушение.

Они пролетели над высокими горами и снизились над мраморным городом, где широкие улицы в правильном порядке пересекались узкими. На высоком холме стоял дворец, окруженный высокой стеной, где шагали часовые в белых, украшенных серебром и золотом доспехах. Дардалион, пройдя сквозь стены, шелк и бархат, привел Экодаса в спальню, где почивал человек с черной бородой. Над спящим парил его дух, бесформенный, расплывчатый и не сознающий себя.

— Мы могли бы остановить войну теперь же, — сказал Дардалион, в руке которого явился серебряный меч. — Я мог бы убить душу этого человека, и тысячи дренайских солдат, крестьян, женщин и детей были бы спасены.

— Нет! — вскричал Экодас, бросаясь между Дардалионом и бесформенным духом вентрийского короля.

— Думаешь, я способен на это? — грустно спросил Дардалион.

— Я… Прости меня, отец. Я увидел меч и подумал…

— Я не убийца, Экодас. И воля Истока неведома мне. Ее не знает никто, и никто никогда не узнает, хотя многие уверяют в обратном. Дай руку, сын мой. — Стены дворца исчезли, и две души с ошеломляющей быстротой вновь понеслись над морем, теперь уже на северо-восток. Все мелькало перед глазами Экодаса — если бы не твердая рука Дардалиона, он потерялся бы в кружении ярких огней. Но вот полет сделался медленнее, и Экодас заморгал, пытаясь опомниться.

Внизу простирался другой мраморный город. Огромный амфитеатр на западе и обширный стадион для бега колесниц указывали, что это Гульготир, столица Готирской империи.

— Зачем мы здесь, отец? — спросил Экодас.

— Чтобы увидеть двух человек. Мы прошли сквозь врата времени — то, что сейчас предстанет перед тобой, происходило пять дней назад.

Дардалион, по-прежнему держа за руку молодого священника, слетел к высокому дворцу и проник в небольшую комнату за тронным залом.

Готирский император сидел на шелковом диване. Он был молод, не старше двадцати лет, с большими глазами навыкате и срезанным подбородком, частично скрытым жидкой растительностью. Перед ним на низком табурете сидел другой, в длинных темных одеждах из блестящего шелка, вышитого серебром. Темные волосы были гладко прилизаны, ненатурально длинные бакенбарды, заплетенные в косы, спускались до самых плеч. Раскосые глаза смотрели из-под бровей, рот был плотно сжат.

— Ты говоришь, что империя находится в опасности, Цу Чао? — сильным звучным голосом, совершенно не вязавшимся со слабым лицом, спросил император.

— Это так, государь. Если вы не примете меры, ваши потомки будут свергнуты с престола и города завоеваны. Я прочел предначертания. Надиры ждут только Собирателя, и скоро он явится в племени Волчьей Головы.

— Как же я могу это изменить?

— Если волки режут овец, пастух убивает волков. — Но речь идет о целом надирском племени.

— Да, государь. В нем восемьсот сорок четыре дикаря, но в нашем понимании они не люди. Они ведут бессмысленную жизнь, но их сыны увидят падение Готира.

Император кивнул.

— Понадобится время, чтобы собрать достаточное войско. Вентрийцы, как тебе известно, намерены вторгнуться в Дренай, и у меня с этим связаны свои планы.

— Я понимаю, государь. Вы желаете вернуть Готиру Сентранскую равнину, что только справедливо, но для этого потребуется не более десяти тысяч солдат, у вас же имеется в десять раз больше.

— Они нужны мне здесь, мудрец. Монархов всегда норовят свергнуть. Я дам тебе для твоей затеи пять тысяч, и по истечении месяца ты совершишь то, что задумал.