Валерий Елманов - Перстень Царя Соломона

– Особо недоверчивым я предложу другую сделку. Мол, я сейчас не имею при себе достаточное количество талеров, но настолько доверяю князю, что готов самолично занять тысячу или две тысячи рублей и передать их Константино Монтекки. Более того, под меня также найдутся весьма почтенные и уважаемые поручители.

– А зачем так? – полюбопытствовал я.

– Такого количества поручителей и под столь солидные суммы я отыскать не смогу,- пояснил купец,- Если хотя бы в половине случаев согласятся на мое поручительство – дело иное. Словом, завтра мы идем заказывать на тебя княжескую одежду, я займусь предварительными переговорами, а когда все будет готово, то подадимся к первому из твоего списка.

Припомнив, что первым я назвал царского печатника и думного дьяка Ивана Михайловича Висковатого, я решительно замотал головой:

– Его срок придет не скоро, поэтому к нему мы подадимся в последнюю очередь.

– Опять видение? – полюбопытствовал Ицхак.

– Оно,- коротко ответил я, еще раз поворошив свою память и убедившись, что она не подвела. Читал я, что Ви- сковатый вначале проведет переговоры со шведскими послами, которые состоятся в июне, а уж потом, после их окончания, угодит в царские застенки, так что к Ивану Михайловичу мы попали после всех.

Забавное, должно быть, было зрелище, когда я ехал по улице. Во всяком случае, весьма необычное – народ собирался поглазеть чуть ли не толпами. Еще бы. Впереди нарядный молодой боярин в красных сафьяновых сапогах и такого же цвета штанах, в дорогой рубахе, шитой золотом, застегнутой на серебряную пуговицу с синим сапфирчи- ком, а поверх к ней пристегнуто еще и богато отделанное ожерелье. На рубаху надет распашной венгерский полукафтан из бархата, причем пуговицы на нем – и тоже серебряные – располагались почему-то слева, то есть по-женски. Поверх полукафтана меня перетянули алым кушаком с золотой бахромой, из-под которого торчали узорчатые перчатки. Сверху на меня была накинута роскошная ферязь, а венчала одеяние шапка, зауженная вверху и длиннющая, так что сам верх был заломлен и уныло свисал набок. По краям шапки внизу шли узкие отвороты и тоже не абы какие – расшитые золотом и жемчугом.

Жеребец был обряжен под стать хозяину. Над головой какие-то цветные перья, по бокам с упряжи гроздьями свисает уйма серебряных колокольчиков и даже каких-то яблочек с прорезями, а спереди, на уровне груди, болталась шелковая кисть, перевитая серебряными нитями. Да что украшения, когда даже сама уздечка с поводьями перемежалась серебряными кольцами. Про седло и вовсе отдельный разговор. Обтянутое фиолетового цвета бархатом, который крепился гвоздиками, да не простыми, а тоже из серебра, оно само по себе представляло произведение искусства.

Ехать в таком виде было достаточно жарко – погодка стояла теплая – и чертовски непривычно. Сам себе я напоминал то ли ряженого в каком-нибудь спектакле на средневековую тему, то ли – особенно когда колокольчики колыхались и звенели громче обычного – некоего шута.

Виду я не подавал, изображая надменность и суровость, но на душе было неприютно, и мечталось только об одном – поскорее стянуть с себя эти маскарадные штучки-дрючки и напялить что-то поприличнее. Потом конечно же привык – куда деваться,- а поначалу ох как тосковал по нормальной одежде.

Это я вам описал ее лишь частично, просто для общего представления, причем по возможности стараясь избегать всяческих там загадочных терминов. Не думайте, что я такой уж бестолковый и за все время пребывания на Руси не нашивал опашней, охабней, не научился отличать турско- го кафтана от куцего польского, а терлик от емурлука. Вот только вам оно зачем?

По той же причине я называю некоторые из общеизвестных сегодня одежд именно так, как принято в двадцать первом, а не в шестнадцатом веке, то есть снова исключительно для вашего удобства. Например, не именую один из видов кафтана сарафанцем, хотя сам его не раз носил, потому что он является тут мужской одеждой. Все женские как раз наоборот – буду именовать в основном сарафаном. Вам же лучше. Можно, конечно, скорчить умную физиономию и начать сыпать всяческими мудреными названиями, вроде «сукман», «костолан», «носов», но оно вам ни к чему, Да и мне тоже.

А комизм ситуации в том, что рядышком с эдаким щеголем, выделяющимся среди прочих не только прической – здесь народ, и даже знатный, как я заметил, стрижется в основном чуть ли не под ноль,- но и многими другими нюансами, из-за которых во мне чуяли залетного чужака, следовали сразу Три купца, причем все как один – типичные евреи, и не только по своей внешности, но и по одежде.

Колоритное зрелище, ничего не скажешь. Нанятые Ицхаком холопы, вооруженные до зубов для охраны заемных денег, только добавляли экзотики. А без них никак. Каждая тысяча условных рублей весила свыше четырех пудов. И без разницы, в чем именно ты ее получишь, в новгородках или в московках. Правда, мы старались брать преимущественно золотом, так что получалось в двенадцать раз легче, да и навряд ли кто-нибудь осмелился бы нас грабануть посреди бела дня в самом центре Москвы, но береженого бог бережет.

Разумеется, в предварительном прощупывании будущего заимодавца я участия не принимал – для того имелся Ицхак. Лишь когда становилось ясно – человек в принципе не возражает, хотя не факт, что согласится,- наступала моя очередь. Не хвалясь, замечу, что именно благодаря мне ближе к середине мая в наших карманах, а точнее в сундуках у Ицхака, приятно позвякивало свыше двенадцати тысяч серебром.

Причина в щедрости. Будь на моем месте еврей, он ни за что не стал бы увеличивать и без того достаточно высокий процент, ограничившись предлагаемым вначале – с каждого рубля по шесть алтын и две новгородки. Зато я, если кто-то продолжал колебаться, без малейших раздумий лихо его увеличивал, при необходимости доводя до тридцати, сорока, а то и до пятидесяти копейных денег с рубля. Ицхак только губы кусал, слушая, как я небрежно набавляю ставку.

Зато благодаря этой щедрости – все равно отдавать не придется – мы и набрали столь внушительную сумму, потому что даже у тех, кто поначалу колебался, жадность в конце концов превозмогала остальные чувства, и они, вздыхая, лезли в свою мошну, жаждая в три месяца получить на своей тысяче триста, четыреста, а то и пятьсот рублей. Единственное, что поручительства Ицхака не всегда хватало, поэтому приходилось прибегать к помощи других купцов, которые соглашались, но далеко не безвозмездно, требуя свой процент за риск.

Тем не менее дело двигалось, и весьма успешно. Один только казначей Фуников отвалил нам пять тысяч рублей в обмен на долговую расписку о выплате с каждого рубля аж по тринадцать алтын и две сабляницы – сорок процентов. «Крапивное семя», то есть дьяки с подьячими, вообще оказались самыми богатыми – куда там знати. От них нам в общей сложности перепало почти десять тысяч. А самым денежным, если не считать казначея, оказался дьяк Разбойной избы Григорий Шапкин.