Маргарет Уэйс - Рождение Темного Меча

— Не смотрите, — сказал молодой человек, силой разворачивая Сарьона спиной к эльфам.

Сарьон закрыл глаза, сделал глубокий вдох — и мгновенно об этом пожалел. В его ноздри — а следом за ноздрями и в легкие — ринулись все мыслимые запахи: нежнейшие благовония, зловоние разлагающихся трупов, запах свежевыпеченного хлеба...

— А теперь мне что делать? Перестать дышать? — спросил он у Симкина. Но молодой человек проигнорировал его вопрос.

— Вот так лучше, — проговорил Симкин, заботливо похлопав Сарьона по руке. А затем, повернувшись к толпящимся на пороге эльфам, добавил, словно поясняя: — Нервы не в порядке. Человек ученый. Никогда не был с женщиной... если вы понимаете, о чем я...

Судя по гаму, который подняли эльфы, они его прекрасно поняли.

Кровь прилила к голове Сарьона. Его залихорадило, зазнобило, замутило, голова закружилась — и все это одновременно. Каталист выдернул руку из руки Симкина, застонал и попытался заставить себя мыслить ясно.

— Да вы присядьте, старина, — сказал Симкин, подводя Сарьона к мшистой подушке. Пока они к ней шли, подушка успела превратиться сперва в бледное ложе, а затем — в огромную поганку. — Я постараюсь сделать так, чтобы гости, прибывшие на свадьбу, перенесли свое внимание на персонажей, более заслуживающих этого самого внимания.

Сарьон, безвольно следовавший за Симкином, взглянул на поганку, содрогнулся и опустился прямо на пол — и тут же обнаружил, что снова сидит на мягком лиственном ложе.

Он подумал о всех тех опасностях, с которыми, как он полагал, ему придется встретиться во Внешних землях. Сарьон ожидал чего угодно — что его разорвут в клочья кентавры или какой-нибудь дракон наложит на него ужасные чары. Но очутиться во власти королевы эльфов, чтобы... чтобы... Нет, этого он никак не ожидал.

— Я же даже не верю в эльфов! — пробормотал Сарьон, обращаясь сам к себе. — Ну, или не верил. Это же все нянькины сказки!

«Кольцо из грибов! Так волшебный народ ловит смертных! — послышался Сарьону голос их старой домашней чародейки и вторящий ему хохот эльфов. — Глупец, который вступит в зачарованный круг, провалится вниз, глубоко-глубоко, в их подземные пещеры. И там несчастного смертного, будь он даже могущественным волшебником, эльфы опутают заклинаниями и он лишится своей магии и сделается их пленником. Он будет проводить дни в роскоши, а ночи — в непроизносимых деяниях, и в конце концов сойдет с ума от удовольствий».

В детстве Сарьон плохо представлял, что это за «непроизносимые деяния». Насколько он мог вспомнить, ему представлялось при этих словах, как кому-то отрезают язык. Но даже так это были вполне подходящие страшные рассказки, и малыш Сарьон с радостным испугом удирал, едва лишь завидев гриб в траве.

«Но я забыл. Я утратил способность изумляться, свойственную тому малышу. И вот я здесь, лежу на ложе из благоухающих трав, и клевера, и мха, что мягче мягчайших подушек в императорском дворце. Я здесь, и кровь моя вскипает в жилах, едва лишь перед моим мысленным взором предстает Элепет, и какая-то часть моей души изнемогает от желания совершить эти «непроизносимые деяния»».

Он слегка повернул голову и взглянул из-под век на толпящихся у порога эльфов, которых Симкин безуспешно пытался выставить. Они словно магнитом притягивали его взгляд.

— Я знаю, что не сплю, — прошептал Сарьон, обращаясь сам к себе, — потому что сам я такого не вообразил бы даже во сне. Мне бы воображения не хватило.

Эльфы прорастали в дверном проеме, словно их заколдованные грибы; они превращались прямо на глазах, сменяя облики, один другого безумнее. Некоторые из волшебного народа достигали в росте почти четырех футов — темнолицые, морщинистые от смеха, проказливые и озорные, словно дети, что выросли, да так и не помудрели. Иные были крохотными — они вполне могли бы уместиться у Сарьона на ладони. Они напоминали светящиеся шарики, слегка различающиеся по цвету. Но когда Сарьон присмотрелся к ним повнимательнее, ему почудилось, будто он разглядел изящные, нагие крылатые создания, окруженные магическим сиянием. Между двумя этими крайностями располагалось множество иных разновидностей волшебного народца: высокие и приземистые, худые и толстые. Встречались среди них и дети — уменьшенные копии взрослых, — и разнообразнейшие животные, свободно бродившие вокруг; многие из них, похоже, служили эльфам скакунами или слугами.

Но никто из волшебного народа не был настолько высок ростом и близок к человеческому облику, как Элспет. Впрочем, насколько Сарьон мог припомнить по нянькиным историям, в этом не было ничего необычного. Точно так же, как пчелиная королева-матка крупнее всех в улье и с ней больше всех носятся, так же и королева эльфов высока, чувственна и прекрасна. Сарьон далее догадался, почему это так, — и тут же мучительно покраснел. Ради продолжения рода. Без королевы, управляющей ими, безответственные, беспечные эльфы просто вымрут. А значит, королева должна себе найти мужчину из числа людей и произвести на свет ребенка...

Сарьон заслонил голову руками, пытаясь закрыться от хитрых усмешек и порхающих светлячков.

Но ему не под силу было закрыться от голосов волшебного народца.

Эльфы так сильно отличались друг от дружки и голоса у них столь разнились по тембру — одни пищали, словно мыши, другие стрекотали, словно цикады, — что Сарьон даже усомнился, действительно ли они говорят на одном языке. Сам он не мог разобрать ни единого слова. А вот Симкин, насколько заметил Сарьон, что-то понимал. И не только понимал, но и мог с ними беседовать. Чем сейчас и занимался, вызывая у волшебного народца взрывы бурного веселья. Терзаемый смущением, каталист мог лишь догадываться, о чем говорит его спутник.

«Объясни все это с точки зрения логики, Сарьон, — сказал он себе. — Объясни это с помощью всех тех книг, что стоят у тебя в библиотеке, каталист. Объясни толпящемуся вокруг народцу. А потом объясни себе, отчего ты смотришь, как они пляшут вокруг твоего цветочного ложа. Объясни, почему ты думаешь о том, чтобы забыться в этом сладком плену, поддаться влечению к этому мягкому, белому телу...»

Нет! Вся эта болтовня, щебетание и хихиканье начали рвать его нервы в клочья. «Я должен выбраться отсюда! — вдруг с необычайной отчетливостью осознал Сарьон, ухватившись за ощущение реальности, — Я же схожу с ума, в точности как рассказывали старые истории. Но как? Симкин в союзе с ними! Он завлек меня сюда!» Но даже сейчас, одновременно с этими мыслями, перед внутренним взором Сарьона стоял образ Элспет — подрагивающие груди, мягкая кожа, тепло, сладость, благоухание... Сарьон в отчаянии подхватился с моховых подушек. На его пепельно-бледном лице были написаны такой ужас и такая решимость бежать, что Симкин, взглянув на него краем глаза, тут же бесцеремонно вытолкал эльфов за порог и захлопнул дубовую дверь.