Рэй Брэдбери - Господин Бледный

— Ему очень плохо.

— Где он?

— Наверху, на третьей палубе. Я его уложил в постель.

Доктор вздохнул.

— Вообще-то у меня сейчас отпуск. Ну, что поделаешь. Ты уж прости. — Извинение было адресовано его жене.

Он последовал за дневальным, и пока они поднимались по трапам, космический корабль, выбросив столб красно-желтого огня, в считанные минуты развил скорость до тысячи миль в секунду.

— Пришли, — сказал дневальный.

Доктор свернул в указанный отсек и увидел лежащего на койке пассажира: это был рослый мужчина с туго обтянутым кожей черепом. Его состояние действительно оказалось тяжелым. Впалый рот обнажил крупные, пожелтевшие зубы; из тени провалившихся глазниц мерцал угасающий взгляд, туловище было иссохшим, как скелет. Руки казались снежно-белыми. Присев на магнитный стул, доктор пощупал запястье больного.

— На что жалуетесь?

Тот помолчал, но все же, облизнув бесцветным языком сухие губы, в конце концов сумел выговорить:

— На приближение смерти. — У него в горле булькнуло нечто похожее на хохот.

— Чепуха, мы вас быстро поставим на ноги, господин?..

— Зовите меня Бледным. Под цвет лица. Просто Бледный.

— Хорошо, господин Бледный.

Никогда еще доктору не приходилось держать такое холодное запястье. Как у покойника в морге, только бирки не хватало. Пульс уже сходил на нет. Если он и прощупывался, то настолько слабо, что его с легкостью перекрывала пульсация крови в пальцах доктора.

— Плохо дело, да? — спросил больной.

Вместо ответа доктор приставил к обнаженной груди умирающего серебристый стетоскоп.

Прибор донес до его слуха едва различимый шум, вздох, будто о чем-то далеком. Вместо сердцебиения из груди шли какие-то стоны раскаяния, приглушенные крики миллионов голосов, порывы темного ветра в темной пустоте; вырываясь из холодной груди, эти холодные звуки доходили до ушей и пронзали доктора насквозь, отчего он и сам почувствовал холодок в сердце.

— Я прав?

Доктор кивнул:

— Наверно, вы лучше меня знаете…

— Чем это вызвано? — Глаза Бледного закрылись, и на бесцветном лице мелькнула тень улыбки. — Мне нечего есть. Я умираю от голода.

— Это мы поправим.

— Нет, нет, вы не понимаете, — прошептал человек. — Я едва успел добраться до ракеты, чтобы попасть на борт. Всего несколько минут назад, до старта, я был по-настоящему здоров.

Доктор повернулся к дневальному:

— У него бред.

— Нет, — отозвался умирающий, — это не бред.

— Что здесь происходит? — спросил чей-то голос, и в каюту вошел командир корабля. — Это еще кто? Что-то не припоминаю…

— И не пытайтесь, — сказал Бледный. — Меня нет в списке пассажиров. Я самовольно проник на борт.

— Но это невозможно; мы сейчас на расстоянии десяти миллионов миль от Земли.

Бледный вздохнул:

— Еле успел. Все силы положил на то, чтобы вас догнать. Уйди вы немного дальше…

— Заурядный безбилетник, — прервал его командир. — Да к тому же пьян.

— Он очень болен, — сказал доктор. — Ему нужен покой. Сейчас я его осмотрю…

— И ничего не обнаружите, — едва слышно откликнулся Бледный, чье бескровное туловище сиротливо вытянулось на койке. — Беда в том, что мне нужна пища.

— За этим дело не станет, — сказал доктор, закатывая рукава.

Спустя час доктор снова опустился на магнитный стул. У него со лба градом катился пот.

— Вы правы. Никаких заболеваний у вас нет, но организм предельно истощен. Как вы, при нынешнем изобилии, умудрились довести себя до такой кондиции?

— О, вы будете удивлены, — ответил обладатель изможденного, белого, холодного тела. Его слабый голос заполнил каюту, как слабый леденящий бриз. — Примерно час назад я остался без пищи. По своей вине. Сейчас попытаюсь объяснить. Дело в том, что я очень стар. Одни говорят, что мне миллион лет, другие дают миллиард. Сам я давно сбился со счета. Недосуг было считать.

Шизофреник, подумал доктор, вне всякого сомнения.

Пассажир Бледный вяло улыбнулся, словно прочел эту мысль. Он устало покачал головой, и в темных впадинах его глаз мелькнул огонек.

— Нет-нет. Нет, просто я стар, очень стар. И очень глуп. Ведь Земля принадлежала мне. Я ею владел. Безраздельно. Она питала меня, а я, в свою очередь, питал ее. В течение миллиарда лет я жил припеваючи. А теперь — страшно подумать — оказался здесь, да еще на краю гибели. Вот уж не думал, что могу умереть, никогда не думал, что меня можно убить, как любую тварь. А теперь и я знаю, что такое страх смерти и каково это на самом деле — умирать. Узнал спустя миллиард лет, и теперь мне страшно: какая судьба постигнет Вселенную, когда меня не станет?

— Лежите спокойно, не волнуйтесь. Мы вас вылечим.

— Нет-нет. Нет, вы ничего не сможете сделать. Я слишком многое поставил на кон — и проиграл. До сих пор я жил в свое удовольствие, сам развязывал войны и сам же их прекращал. Но на этот раз я зашел слишком далеко и совершил самоубийство, да-да, именно так. Посмотрите-ка вот в тот иллюминатор. — Бледный дрожал, у него тряслись пальцы и губы. — Скажите, что вы там видите.

— Вижу Землю. Планету Земля. Мы от нее удаляемся.

— Значит, придется немного подождать, — сказал Бледный.

Доктор не отходил от иллюминатора.

— Уже совсем скоро, — прошептал Бледный. — Уже вот-вот.

Пространство за стеклом вдруг озарилось слепящей вспышкой.

— Боже, боже! Какой кошмар! — воскликнул доктор.

— Что там?

— Земля! Она загорелась. Она в огне!

— Правильно, — ответил Бледный.

Пожар заполонил Вселенную рваными, текучими языками желто-голубого пламени. Земля разлетелась на тысячу осколков, рассыпалась искрами, обратилась в ничто.

— Убедились? — спросил Бледный.

— Боже мой, боже мой. — Доктор пошатнулся, привалился к иллюминатору, хватаясь то за сердце, то за голову, и заплакал, как ребенок.

— Видите, каким я был глупцом, — продолжал Бледный. — Зашел слишком далеко. Слишком далеко. Какое будет зрелище, думал я. Какой фейерверк. А теперь… теперь все кончено.

Доктор сполз по стенке на пол, не сдерживая слез. Корабль разрезал космическое пространство. Из коридоров доносился топот бегущих ног, слышались панические вопли и протяжные стоны.

Больной молча лежал на койке, судорожно сглатывая слюну и медленно кивая головой. Доктор сидел на полу в той же позе, содрогаясь от рыданий, и лишь минут через пять сумел взять себя в руки: он отполз в сторону, поднялся, сел на стул и взглянул на Бледного, чье длинное, худое тело сделалось почти прозрачным; от умирающего исходил тяжелый запах чего-то извечного, стылого, неживого.

— Теперь вам ясно? — выговорил Бледный. — Я не планировал таких крайностей.

— Да замолчите же!