Анастасия Парфёнова - Обрекающие на Жизнь

Итак, самоанализ.

Оставим за кадром Аррека с его заморочками. Сейчас настало время подумать наконец о себе.

Прежде всего — боюсь ли я?

Хм.

У людей, да и у эль-ин, если подумать, существует много разных страхов смерти. Одни боятся, что будут умирать от долгой и мучительной болезни или что в старости будут оставлены всеми и придётся умирать в одиночестве. Не грозит.

Другие боятся, что умрут, не успев достичь поставленных перед собой целей. Над этим я работаю.

Некоторых буквально бесит, что им не подвластны сроки их жизни и смерти, но я была бы не прочь позволить судьбе взять решение подобного вопроса из моих рук. К сожалению, политическая ситуация подобной халатности не позволяла.

Но, кажется, самый распространённый страх — это страх потерять чувство самотождественности, утратить собственную личность. Тут многое зависит от религии, от убеждений… Даже для эль-ин есть разные варианты. Мне, впрочем, всё равно. В Ауте её, эту личность, я хочу покоя.

Получается… получается, что смерти я вроде бы не боюсь. То есть… Я нахмурилась. Что-то тут было. Что-то…

Бело-синие молнии, гуляющие по нервам. Сорванное криком горло…

Во мне не было страха смерти. Зато был страх боли и страх умереть в мучениях. Та-ак. А это-то из какого подвала вылезло?

Мне ведь не придётся корчиться в ту-истощении. Всё будет быстро и чисто, всё закончится одним ударом клинка. И вообще, вене не боятся боли, вене знают о боли всё. И тем не менее…

Что ж, примем это за данность и будем с ней работать. Надо ведь откуда-то начинать.

Я глубоко вздохнула, погружаясь в транс…

«Медитация на боли», одно из первых упражнений танцовщиц. Тело расслабилось, глаза медленно закрылись. Окружающий мир растворился в свободном потоке моего «я».

Открытие боли.

Внимание плавно скользнуло к той области, где до сих пор были неприятные ощущения. Чуть выше ключицы… И ещё — рёбра. И связки, и мышцы, и… Всё тело вдруг показалось зажатым, точно оно помимо моей воли пыталось сжать эту боль в кулак, изгнать её из себя. Напряжение и сопротивление. Я открылась этим ощущениям, почти видя перед собой этот воображаемый кулак, эту попытку отмежеваться от боли.

И начала постепенно открывать замкнутость вокруг ощущений. Не выталкивать боль, а позволять ей быть. Позволить кулаку медленно разжаться, открыться. Подарила ощущению пространство, ведь, сколь бы неприятным оно ни было, это моё ощущение.

Чем сильнее рука сжимает раскалённый уголёк, тем больше он её жжёт. Ладонь сжатой руки расслабляется, пальцы начинают ослаблять свою хватку… открываться для ощущений.

Страх сосредоточился вокруг боли ледяной коркой, и я позволила ему растаять. Напряжение растворилось, ощущения смогли свободно возникать, когда они пожелают. Боль смягчилась, налилась теплом… Никакой привязанности. Никакого подавления.

Просто ощущение… Свободно парящее в мягком, открытом теле… Легко.

Исследование боли.

Открыться мягкости… Позволить боли свободно парить в теле… Ощущения так легки в безграничности восприятия.

Тело расслабилось почти на клеточном уровне. Не будь я неподвижна, это было бы танцем. Ум легко скользнул в область свободного падения, столь же спокойный и податливый, как и тело. Где-то в глубине парили страх и мысли о смерти, и я расслабила всё вокруг этих мыслей, позволяя им так же спокойно плыть в пустоте. Мысли возникали и уходили в никуда.

Боль. Что есть истина этого переживания? Что есть боль?

Какое это ощущение? Образует ли оно твёрдую массу? Или же оно постоянно движется?

Кажется оно мне узлом? Или давлением? Или покалыванием? Или вибрацией? Какого оно цвета? Какое оно на вкус?

Изменения происходят постоянно. Ощущения приходят и уходят. От мгновения к мгновению. Суть танца — суть жизни.

И смерти.

Войти в поток, отпустить сопротивление, забыть о том, что происходит. Истину можно открыть лишь самостоятельно…

Боль… Это ощущение парит в пространстве сознания. И меняется от мгновения к мгновению, как меняюсь и я.

Без малейшего напряжения я скользнула непосредственно в переживание этого ощущения… от мгновения к мгновению… Открытость, смягчение. Сопротивление ума и тела плавится и уходит прочь. Изучать ощущение мягким, открытым умом. Проводить исследование открытым сердцем… открытым телом… открытым «я».

Постепенно открыться самому центру переживания. Спокойный, внимательный ум в самом центре… Пережить боль такой, какая она есть в безбрежном пространстве моего «я». Никакой привязанности. Не нужно даже мышления. Просто принять всё, что приходит ко мне с каждым мгновением. Непосредственное переживание того, что есть… развивается… изменяется… от мгновения к мгновению.

Моя боль — не враг мне. Не нужно защищаться. Не нужно никуда прятаться.

Моя боль.

Я…

Дуновением холодного ветра — присутствие.

Синева во тьме.

Печаль.

Как не вовремя.

Я подняла голову, как никогда понимая его возраст, его силу, его власть. Древнейший. Раниэль-Атеро. Учитель.

Встала на ноги, приветствуя его вскинутыми крыльями и опущенными ушами — едва ли не единственное существо, к которому я до сих пор испытывала почтительное уважение. Не потому, что другие были менее достойны — просто этого я знала слишком хорошо, чтобы питать какие-либо иллюзии относительно нашего равенства.

Он приблизился танцующе-рваной походкой: мужчина-вене, чудо из чудес. Чёрная грива волос и чёрные крылья разъярённой мантией обрамляли закованное в синий шёлк тело, глаза полночной синевы сияли на белоснежном алебастре кожи.

— Вы желали видеть меня, Хранительница?

Безупречное следование этикету. Я чуть опустила уши, показывая, что мне это сейчас неприятно, и он, красиво разметав крылья, опустился на пол у моих ног. Запрокинутое лицо казалось нереальным, точно древняя маска из белой кости.

— Valina?

Мои уши чуть дрогнули, ловя старинное обращение. И сен-образом я обрушила на него память о столкновении с древнейшим из тёмных. С золотоволосым и зеленоглазым эльфом, который держал у моего горла меч и шептал на том же языке: «Valina a Raniel». Ученица Раниэля.

— Почему он хотел моей смерти, Учитель?

Молчание.

— Понятно.

Я отвернулась, отказываясь смотреть на чёрной пантерой свернувшуюся у ног фигуру. У древних свои разборки, и влезать в них нам, желторотикам, для здоровья крайне противопоказано. Только вот не всегда нас спрашивают, желаем ли мы в них влезть.

— Как много вы уже узнали о произошедшем, Учитель?

— Столько, сколько смог.

Значит, больше, чем я. Ладненько.

— Комментарии?

— Я с удовольствием поработаю с матерью тор Эошаа, окажу посильную поддержку во всех её начинаниях. — Вот он, эль-лорд старой закваски. Такой ни за что не позволит себе неодобрительно высказаться о действиях женщины, тем более Матери клана. Он просто привяжет к ней ниточки и незаметно заставит делать так, как считает нужным. Матриархат, как же.