Василий Жеглов - Вервольф

Да… Эрр Акс заранее всё знал, наперёд… Не знал только, что эррина его любимая, как увидела лошадь с его трупом, так сознания и лишилась. Упала прямо на камни у ворот и умерла, не приходя в сознание…

Эх, помянем их, господин лис! По последней…

Вот теперь, собственно, про Деву… После шариков тех степняцких и вправду видения стали мне блазниться. Разные-всякие, да не важно это… А много лун тому — снова в этих краях оказался. И в первую же ночь, под утро, явилась ко мне Белая Дева, про которую местные бают. Да только не просто Дева это, а любимая эрра Акса! Шауром клянусь! Она, право слово! Другой такой красы не видывал в жизни, хотя всякое бывало… Она это, лис. Ты не подумай, я тогда трезвёхонек был, просто маетно мне как-то сделалось, вроде и спать хочется — и не уснуть никак, верно и сам знаешь, как оно бывает. Будто тяжесть какая сердце давит, будто виноват в чём-то перед кем-то, будто недоделанное что тебя гнетёт, или думка какая-то неясная гложет, и вроде вот она, думка-то, вот-вот её за хвост ухватишь, и ясно станет, про что она, и додумаешь враз, и что-то очень-очень важное для себя и для всех поймёшь — а никак… Вышел я тогда на двор, да за ограду, да по тропинке пошёл — просто так, без цели какой… И только-то я за деревню вышел — тут-то её и увидал! Будто по-над туманом, что на поле лёг, плыла она, неподалёку от меня — а не приблизилась ни на шаг, и всё смотрела, смотрела, смотрела. Не то что в глаза — будто бы в самоё душу ко мне заглянуть пыталась, увидеть там что хотела, или ещё что-то мне неведомо. Только сдаётся мне, правду про Акса своего прочесть во мне пыталась, да не смогла — слово ведь я дал, что молчать буду, такое крепкое слово, что даже душа моя наглухо захлопнулась… И ещё видал я её не раз — точь-в-точь так же подходила она ко мне, и смотрела молча, пытливо так смотрела…

Я ведь вот тебе что скажу, лис… Я до того про оборотней-то только байки дедовские слыхал, и знал про них только то, что в народе говорят. Уж и не знаю, оборачиваются они в кого иль нет, и правда ли то, что в полную малую луну они особо сильны. А вот что я знаю наверное, это то что смертны они, и что убить их можно простой стрелой, а вовсе не обязательно с серебряным наконечником.

Много я думал про того оборотня, которого в миру эрром Аксом звали, и вот что я про них понял: нелюди они, господин лис, детьми Святого Шаура поклянусь! Нелюди, и души у них нету! А всё потому, что рождаются они уже мёртвыми. Потому как какая же душа может позволить живому человеку, чтобы такое паскудство над собой учудить, а? Чтобы вот так стрелу причуять, и вмиг всё наперед понять, и себя самого Белолобому отдать без покаяния? А кому покаяние не нужно? Правильно, только тому, у которого души нет. Потому как покаяние — оно ж только душе живой надобно, тело-то оно уже, почитай, мёртвое, когда к покаянию-то человек приходит. А такого не бывает, чтобы в смертный час каяться человеку не в чем было. В Писании-то сказано, что и сам Шаур Святой, и дети его, в святости рождённые, и те каялись, когда последний час им приходил. А эрр Акс? Он ведь и словом про душу не обмолвился, только всё про дело своё думал, все силы последние на него потратил, Белолобый его нёс уже, а он всё про дело думал. Да про эррину свою любимую. Да и то сказать — неправильная его любовь-то к эррине была, без души…

Вот оно как, думается мне. Никому про то не рассказывал допрежь, тебе вот — первому. Устал я это знание в себе носить. Верно, пора уже и мне о покаянии-то задуматься…

А я теперь отсюда ни шагу… Обещал ведь эрру Аксу, слово солдатское давал. Тогда не уберег любовь его, теперь вот душу её оберегаю. Здесь её душа-то…Ходит-бродит там, где косточки эрра Акса покоятся. Она его душу ищет, а найти-то никак не может, потому как нет её. Не было души у оборотня отродясь. Откуда она у оборотня? Как он Дело-то своё делал бы, если б душа-то у него была, а?

А я, как помру — пускай моя душа заместо его тут будет, с её душой рядом. Как обещал… Ведь есть у меня душа, лис? Есть? Я ведь не оборотень был, просто солдат. Эх…

— А? — очнулся от воспоминаний Юр.

— Кто это был, господин лис? — повторил вор.

Лис встряхнул головой, отбрасывая воспоминания.

— Не твоего ума дело! Ты давай ползи к выходу! — раздраженно ответил он.

— Куда это? — испуганно спросил Проныра.

Юр мрачно усмехнулся:

— Известно куда, в тихую канцелярию!

— За что меня в «Тишину»?

— Ну, ты, прям, как дитё малое! Положим, поверил я тебе, что к банде ты никакого отношения не имел. Допустим даже, жмуров на тебе нет. Так что теперь, тебя в зад поцеловать и на все четыре стороны отпустить? Да на тебе грехов, как блох на собаке!

Вор стал медленно отползать, пятясь назад.

— Не надо, господин лис! — завыл он. — Сгнию я в «тишине» заживо, или на рудниках загнусь.

Лис молча поднялся и взял его за шиворот.

— Сытик Вам слово передал! — в отчаянии выпалил Проныра, вспомнив совет лэндера.

Юр отпустил вора и заинтересовано спросил:

— Слово?!

Вор почувствовал, что это его последний шанс.

— Отпустите, если скажу?

— Ты еще поторгуйся у меня! — пригрозил лис.

Проныра обречённо вздохнул.

— Сытик сказал: «Твой след, лис, перебит. Пиво можешь оставить себе, а за пустым кувшином я вернусь, просьба сохранить посуду».

— Как?!! — изумленно переспросил Юр, и в растерянности опустился на табурет.

Сообщение было передано лисьим кодом и гласило следующее: «Поиск отступников можно прекратить, все уничтожены, награду можете оставить себе, но свидетеля не трогайте, он мне понадобится».

— Оборотень оставил след… — потрясённо пробормотал лис.

Вор навострил уши.

— Интересно, чем ты его так заинтересовал? — глядя на Проныру, словно впервые его увидел, проговорил лис.

— Так я пойду? — с надеждой спросил вор.

— Вот теперь ты уже точно никуда не пойдёшь! — ответил Юр, и добавил задумчиво, — Правда, в тихую канцелярию ты тоже не отправишься.

«Впрочем, в твоём случае ещё неизвестно, что хуже, раз оборотень тебя в качестве следа оставил», — подумал он про себя.

День первый

восемь часов после Полуденной службы

В воздухе всё ещё ощущался запах благовоний, которые жёг преподобный во время церемонии. Тёмному лису показалось, что этот запах ещё сильнее сгустил и без того тяжёлый воздух, который заполнял помещение. Отец Комм, взяв с короля клятву подковы, тут же удалился, шурша по полу подолом коричневой рясы. Кроме короля и тёмного лиса, в зале осталась только королева. Грав XIII продолжал стоять в центре зала, возле стола, там, где он только что поклялся на святом писании. Расставив широко ноги и заложив руки за спину, он мерно раскачивался, перенося тяжесть тела с пятки на носок, и наклонив голову вперед, исподлобья смотрел на Вейджа.