Василий Жеглов - Вервольф

— Голос совета эрров редко ошибается, — улыбнулся в ответ Новидж.

— Тогда поведайте мне, господин будущий канцлер, суть вашего плана. Этот молодой человек, безусловно, тоже присоединится к нам?

— Без сомнения, эрр Неус, — кивнул «будущий канцлер». — Где мы ещё найдём такого опытного человека на должность тёмника королевской гвардии?

— Вот как? — приподнял брови, Неус. — А как же эрр Ивыч?

— Что-то мне подсказывает, ваша светлость, — откликнулся Сарн, — что эрр Ивыч не сегодня-завтра падёт смертью храбрых в стычке с уличными бандитами.

— Вы уверены?

— Можете положиться! — кивнул комендант. — И вот тогда станет вопрос, кто будет руководить дворцовой охраной…

— Было бы совсем неплохо, если бы освободившееся место занял такой блистательный офицер как господин Сарн. Как вы полагаете, эрр Неус? — поинтересовался Новидж.

— Думаю, я смогу помочь, — согласился Голос совета. — Так что там с планом?

— Барона Ямина не просто убили — его пытали. Король хотел знать как можно больше об этих таинственных варварах — суомах. Тёмный лис основательно напугал его своими рассказами, и это может сыграть нам на руку. Предположим, что в ближайшие дни король погибнет. Что произойдет дальше? В этом случае неминуемо расследование, а лисы, нужно отдать им должное, умеют докапываться до истины. А вот если король будет убит белой стрелой…

— Интересно, — заметил Неус. — Только вот где нам взять этого самого варвара?

— А зачем он нам? — усмехнулся Новидж. — Нам просто нужен человек с внешностью салийца, которого найдут мертвым возле тела короля.

— И я полагаю, такой человек у вас есть?

— Разумеется, эрр Неус, — самодовольно хмыкнул Новидж. — канцлер просто обязан быть предусмотрительным, не правда ли?

День четвёртый.

девять часов после Полуночной службы.

«На каждого бобра найдётся свой охотник», — невольно пришла на ум неприятная присказка. Грудень поёжился. Неожиданно ему нестерпимо захотелось опять стать обыкновенным вором, страх которого состоял из вполне незамысловатых образов: внезапно появившегося лиса, каторги, побоев в результате неудачного смыка. За последние три года Грудень успел позабыть эти невинные страхи, о чём сейчас впервые пожалел. Слишком быстро он привык к тому, что бояться стали его. Держать центральный квартал — это вам не сытиков в толпе стрижом подкалывать! Здесь расчёт почище казначейского будет! Прибыль другая, но и спрос тоже иной. Вот этот спрос как раз и сидел сейчас напротив Грудня, с равнодушным видом вычищая лезвием ножа грязь из-под ногтей.

— Ну, так как, бобёр, когда козыря замастрячишь? — одними губами, почти беззвучно спросил он. — Камешек, что в задаток был оставлен, поди, уже в дело пустил?

— Никак не получается стихорить его сейчас, — стал оправдываться Грудень. — Сам же говорил, что козырь по-тихому должен быть крыт. Я уже насчёт стрелка мерковал, но цветные сразу за воротами его в ромб берут, а при таком построении куда ни цель, болт либо шестёрку вышибет, либо от алебарды срикошетит. Они когда ромбом идут, специально алебардами козыря прикрывают. Мне один из наших рассказывал, в войну этот строй как раз против засадных стрелков пользовали.

— Прокололся, сучье вымя?! Козырь расклад просёк?

— Чтоб мне лис на след встал, — скрестил пальцы бобёр. — Ничего он не просёк! Цветные всегда таким строем ходят, когда караулы меняют. Проходняк, что за ним мыргает, говорит, костерит козырь своих шестерок, а те ни в какую — каждый раз ромб вокруг него ставят. Понятки у них такие, тут уж ничего не поделаешь!

Собеседник недобро усмехнулся:

— Что ж, бобёр, козыря тебе крыть, тебе и расклад метать. Только поторопись, а то, как бы тебя самого крыть не пришлось, — он спрятал нож и поднялся. — Да, и вот ещё, — добавил он напоследок, наклонившись к Грудню и положив ему руку на плечо, — насчёт стрелка мерковать брось! Козыря стихорить нужно как бы случайно — мол, нарвался на смык, башли зажал, за то и откидняк принял. Понял?

Бобёр молча кивнул.

— Ну, сопи помаленьку, — хмыкнул собеседник и растворился в толпе.

Грудень облегченно выдохнул. Он всего во второй раз встречался с кем-то из Теней. В первый раз это было, когда Тени его на Бобра крестили, и вот теперь снова. Если с козырем что не так пойдет — третьего раза уже не будет.

День четвёртый.

девять часов после Полуночной службы.

— Эк, чешут! — приставив козырьком ладонь ко лбу, стражник разглядывал быстро приближающихся верховых. Ещё несколько минут назад они были двумя маленькими чёрными точками на гребне холма, а сейчас уже можно было разглядеть низко пригнувшиеся к холкам фигуры всадников, которые раз за разом охаживали плетками бока взмыленных скакунов.

— Лич, может, рогатки на дорогу вытащить? — неуверенно спросил молодой стражник.

— Погодь, — отмахнулся Лич. — Много чести — из-за двух полоумных дорогу перегораживать. И так за ночь натаскались с этими рогатками — аж руки болят. Я щас их враз осажу! Смотри тута в оба! Арбалет на всякий случай приготовь — мало ли что, — распорядился старший и, подняв одну руку вверх, двинулся навстречу всадникам.

Те были уже совсем близко. Морды животных покрывали клочья пены, но наездники совершенно не обращали на это внимания. «Загонят скотину, — подумал стражник. — Нешто не жалко?». Он приготовился крикнуть зычное «Стой!», но его опередили. Скакавший впереди вытянул руку, и на солнце блеснул подорожный жетон.

— Прочь с дороги! — прокричал он.

Стражник едва успел сделать шаг в сторону, как мимо него, обдав густым потным духом, пронеслись два мощных крупа.

— Уфф, — выдохнул Лич, утирая лоб. — Едва не зашибли, Кхур их подери!

— Слышь-ка, а второй-то — баба в штанах! — присвистнул молодой стражник, глядя вслед всадникам.

— Не баба, а эррина, остолоп! — проворчал старший. — Благородным госпожам можно штаны носить — на охоте там, или когда в седле, чтоб сподручней было!

— А всё одно — срамота! — протянул молодой. — Баба в штанах, что мужик в юбке! А, Лич? Стал бы со мной в карауле стоять, коль я юбку бы надел?

— Дурак! — беззлобно огрызнулся пожилой. — Говорю же — у благородных так принято. Ужель не ясно?

— Да ясно-то оно ясно, — почесал голову молодой. — Тока я вот, что думаю: баба она и есть баба — что в юбке, что в штанах. Вон энта, не хуже мужика в седле держится, а всё ж баба, потому как ревёт в три ручья.

— Ты и это успел заметить? — усмехнулся Лич. — Глазастый, однако!

— А то ж! — подбоченился молодой.

— Молод ты ещё! Поживёшь с моё — поймёшь, что бабьи слёзы они у всех одинаковы, что у благородных, что у простых, — вздохнул пожилой. — Ладно, хорош языком трепать! Давай-ка лучше и вправду рогатки на дорогу вытащим. Не ровен час, ещё кто так же проскочит. А ну, как не гонец королевский окажется, а злодей какой? То-то!