Джудит Тарр - Владычица Хан-Гилена

— Ты должен надеть плащ, — сказала она. — Чем ближе к солнцестоянию, тем холоднее ночи.

Он взял килт, но не сделал, ни малейшего движения, чтобы надеть его.

— Элиан, — произнес он, — почему ты ни слова не сказала отцу и матери?

Она замерла. Его взгляд был твердым. Она знала, что стоит ей протянуть руку, и его разум будет открыт ее прикосновению. Ее сопротивление возросло и окрепло.

— Мне не представилось возможности, — сказала она отстраненно на официальном языке гилени, в котором не было и намека на теплоту.

Мирейн ответил на ее холодность горячей вспышкой и городским говором:

— Ты провела здесь полный оборот часов и даже руки им не протянула.

— Они сами не сделали попытки заговорить со мной. — Они ждали этого от тебя. — Неужели?

Элиан стала расплетать его волосы. Он высвободился. Как странно, подумала она про себя. Он горит от гнева, а она совершенно спокойна и полностью владеет собой.

— Как бы не так! — фыркнул Мирейн. — Твое упрямство сидит внутри тебя как яйцо, тяжелое, круглое и крепкое, в ледяной скорлупе. Избавься от него наконец и посмотри на себя.

Рядом с кроватью висело зеркало в оправе из полированного серебра. Поскольку Мирейн поставил Элиан прямо перед ним, то она взглянула на свое отражение — и увидела кого-то незнакомого. Это был не тот ребенок, который однажды ночью сбежал из Хан-Гилена. В зеркале отражалось существо неопределенного пола, с ярко-рыжими волосами, худое и изнуренное длительным походом, на щеке которого виднелись четыре параллельных шрама. Глаза Элиан потемнели, губы сжались. От чего? От боли? От горя? От гнева? От преодоленного смущения? Мирейн яростно стиснул ее руки. — Видишь? Как они могут разговаривать с этим? Легче объясниться с лезвием меча.

— И что они скажут? Что моя красота погибла? Что моя стоимость на рынке упала до нуля?

— Они скажут, что любят тебя, что горевали, когда ты пропала, и теперь не находят слов от радости, что ты вернулась. — Так пусть они это скажут. — Они скажут. — Его глаза встретились с ее взглядом, отраженным в зеркале; рядом с ее лицом он увидел собственное, темное и нетерпеливое. — Пойдем к ним. Прямо сейчас. Они ждут тебя.

Элиан повернулась спиной к нему и к собственному отражению.

— Если они хотят меня видеть, то могут позвать меня. — Она сняла с себя форму и потянулась за плащом, таким же простым, как и килт, отвергнутый Мирейном. — Почему бы моему господину не одеться, или он предпочитает, чтобы я помогла ему?

Отгородившись стеной равнодушия, Элиан уже не чувствовала ни мыслей, ни настроения Мирейна. Она переоделась, сменив парадную одежду на повседневную форму, причем ни он, ни она не сделали попытки нарушить тишину. Когда она проходила мимо него, чтобы взять сапоги, ее пульс поневоле немного участился. Но Мирейн не задержал ее. Его лицо окаменело под стать ее собственному.

— Сегодня ночью мне больше не понадобятся твои услуги, — сказал он холодным тоном, тщательно произнося каждое слово. — Если ты предпочитаешь не делать того, что я приказал, то тебе лучше остаться в этих стенах. Я поговорю с тобой позже.

Сидя на своей постели и безвольно держа в руках сапоги, которые она так и не надела, Элиан уставилась на стену. Ее глаза горели сухим огнем. Он отправил ее в кровать, словно непослушного ребенка, а почему, спрашивается? Потому что она не желает подчиняться кому бы то ни было, даже отцу. И не желает сидеть с матерью и выслушивать произносимое нежным голосом бесконечное перечисление ее грехов и недостатков, которые стали пятном на репутации их дома. Она не только обрезала волосы и переоделась мальчиком; она проехала через весь север Ста Царств одна и без сопровождения; она убивала в бою людей; она делила постель с мужчиной, который не только не был ее мужем, по даже не обручился с ней. Она стала притчей во языцах от западного Асаниана до Восточных островов. Но она не собирается идти к ним, чтобы вместе с ними проливать слезы и умолять о прощении. Она не сделает этого. Она слишком горда — или же крайне труслива.

— Они и сами могут прийти ко мне, — сказала Элиан. — Им известно, где я. В постели Мирейна? Она горько рассмеялась. — Если бы!

Резкими, яростными движениями она сорвала с себя одежду и побросала ее как попало. Во внешней комнате сияло зеркало. Элиан снова подошла к нему.

Тело было слишком худым, хотя и не всюду. Не возникало никаких сомнений, что это существо с угрюмым лицом — женщина. Надеть платье, нанести несколько мазков краски — и она затмит любую проститутку с Фонарной улицы. Ее волосы уже достаточно отросли, чтобы их можно было перевязать сзади и даже заплести короткую косичку. Такая длина как раз подходит женщине с испорченной репутацией.

На столе лежал маленький ножичек. Мирейн пользовался им, чтобы резать мясо во время пира. Рукоятка, украшенная бриллиантами, холодно блестела. Несмотря на красоту, эту вещицу нельзя было назвать игрушкой. Острое лезвие несло смерть.

Элиан взяла нож. Осторожно, неторопливо обрезала волосы так, чтобы они не доставали до плеч.

Нож выпал из ее рук. Пальцы дрожали. Лицо в зеркале было бледным, почти зеленоватым под шапкой медных волос; и тем не менее она улыбнулась, обнажив острые белые зубы.

— Ну вот, теперь пусть они посмотрят, как я намерена поступить. Хан-Гилен может дать мне кров, но он не удержит меня. Я освободилась. Да, но от чего?

Элиан сидела в пустом саду и глядела в никуда, не думая ни о чем.

— Госпожа.

Она вздрогнула, словно очнувшись от сна. Над ней склонился Кутхан, высокий, словно дерево, и яркий подобно солнечной птице в тусклом свете пасмурного дня. Его лицо, и глаза, и все поведение были одновременно уверенными и робкими. Элиан подумала, что если бы не его черная бархатная кожа, то можно было бы заметить, как он покраснел.

— Госпожа, — повторил он, — скоро пойдет дождь.

Элиан взглянула на него почти с ненавистью. — Никакая я не госпожа.

Капитан присел на низкий плоский камень, сжав колени как мальчишка. Меж его тонких изогнутых бровей пролегла складка.

— Вы отказываетесь от своего имени, но правду этим не изменишь. Вы остаетесь такой, какой вас сделали ваша кровь и ваше воспитание. — Я отделила себя от всего этого. — Вы когда-нибудь пытались перерубить мечом струю крови?

— Мне приходилось рассекать плоть и кость, отнимая жизнь.

— Это сделать легче, чем отречься от собственного рода. Элиан вскипела от гнева.

— Кто тебя послал? Мирейн? Халенан? Или, может быть… — Ее голос дрогнул, и это усилило ее злость. — Может быть, мой отец?

— Ваш отец, — спокойно сказал Кутхан, — великий князь, и в Яноне он назывался бы королем. И он любит вас.

— Он отпустил меня. Мне пришлось вернуться, но не для того, чтобы опять сесть ему на руку. — Я сказал о любви, а не о путах или о приманке. Элиан хотела подняться. Она намеревалась ответить ему хлесткими словами и уйти, избавившись от этого непрошеного собеседника, в котором сочетались юношеская застенчивость и заимствованная мудрость, доводившие ее почти до безумия. Но она услышала, как ее голос, который она сама не признала бы своим, отвечает ему: