Джудит Тарр - Владычица Хан-Гилена

— Серьезно? — Она почти игриво откинула с глаз волосы. — Мы, женщины, совсем другие, знаешь ли. Даже такие маленькие глупышки, как я, которые стараются забыть о том, кто они, и изображают из себя мальчишек. Троны и империи, великие государственные дела, войны людей и богов — им до этого нет дела. Я с радостью умерла бы ради тебя и, возможно, сделаю это, если ты способен допустить, чтобы тебя убили. Но я не желаю участвовать в твоих битвах вместо тебя. — Я сам могу сражаться в моих проклятых битвах! Быстро и проворно извернувшись, Элиан высвободила руки и охватила ладонями его горящее лицо.

— В таком случае, — проговорила она, — лучше бы тебе победить в этом бою.

Взгляд Мирейна был горячим как солнце и таким же яростным. Она спокойно встретила его. С подозрительным хладнокровием он сказал:

— Это обдуманный шаг. Ты просто провоцируешь меня, чтобы заставить бороться изо всех сил.

— Правильно, — согласилась она. — К тому же это правда. Твоя смерть — моя смерть. Если ты хочешь, чтобы твою империю унаследовал твой сын, то должен жить и увидеть его рождение. — Это…

— Убийство и самоубийство одновременно. Или твое спасение, а также спасение ребенка, меня и всей империи. По крайней мере, — добавила Элиан, — до следующего раза.

Мирейн взмахнул рукой. Она напряглась в ожидании удара, но он стукнул себя по бедру.

— Аварьян и Уверьен, о женщина! Может быть, ты позволишь мне для начала разобраться с этим разом?

Элиан улыбнулась.

— Разбирайся. Побеждай. Если тебе будет сопутствовать удача, твоя армия придет и встанет рядом с тобой. Я приказала Кутхану отправиться к ним с посланием. Он сумеет избежать опасности и со стороны людей, и со стороны волшебства. И я думаю, я почти уверена, что нашему врагу ничего не известно о Вадине. Она знает только то, что хочет знать. И это часть ее безумия. Но именно это и может нас спасти.

Мускул за мускулом, с мастерством, которому Мирейн обучался долгое время, он расслабил свое тело. Глаза его все еще сверкали, но лицо стало спокойным, а голос зазвучал ровно.

— Хорошо. Я рискну и сделаю ставку на это. — Отлично, — сказала Элиан. Ее руки оторвались от его лица и отправились в путешествие по его телу, замирая в складках одеяния, нащупывая застежки.

— У тебя повадки шлюхи, — хрипло сказал Мирейн.

Она рассмеялась и от того, что он сказал, и от того, как весьма красноречиво встопорщилась внизу его одежда. Мирейн попытался было остановить ее, но Элиан сдернула с него платье.

— Когда-то я подумывала, не заняться ли мне этим ремеслом. Может, подумать об этом снова? Я буду просто неподражаема: со всех концов земли начнут стекаться мужчины, чтобы лишь взглянуть мне в лицо. Соберу вокруг себя весь цвет империй и заставлю его истощиться. Весь мир падет к моим ногам. — Пока я правлю своей половиной, этому не бывать. Пальцы Элиан дотрагивались до самых чувственных мест его тела, пробуждая удовольствие, а глаза блуждали по суровому лицу супруга.

— И что ты сделаешь? Запрешь меня в своем гареме? Или прикажешь приковать к позорному столбу в обнаженном виде? Или будешь пороть меня три раза в день, чтобы усмирить?

— Если ты прикоснешься к какому-нибудь другому мужчине… если хотя бы посмотришь на него… Ее руки замерли. Глаза сузились. — Ты попытаешься остановить меня? Мирейн вскочил и повалил ее на постель. Элиан лежала неподвижно и тихонько смеялась, будто предостерегая его. Но он пренебрег осторожностью и заговорил снова:

— Ты моя жена. По закону ты принадлежишь мне, и я могу распоряжаться тобой, как считаю нужным. Я могу избавиться от тебя. Даже твоя жизнь принадлежит мне, у меня есть право отнять ее у тебя. — И ты осмелишься?

В глубине его темных глаз мерцала искорка. — А ты осмелишься проверять меня?

— Да.

Внезапно он раскатисто захохотал. — Я могу сделать и хуже. Я могу найти другую женщину.

— Не смей!

— Кроткую. Нежную. Послушную. Живущую только для того, чтобы доставлять мне удовольствие Думаю, она будет такой же темнокожей, как я. А ее волосы… — Я убью ее!

На этот раз смех его был теплым, глубоким и очень заразительным. Элиан попробовала бороться. Она отбивалась и гневно сверкала глазами. Губы ее кривились, но в конце концов ее радость прорвалась наружу. Она вскочила, сорвала с себя одежду и всем телом прильнула к Мирейну.

На самом краю страсти он замер. — А ты действительно осмелилась бы? Она прильнула к его губам и толкнула на подушки.

Он спал как дитя, глубоко и безмятежно. На его лице не осталось и следа забот или королевского величия. Это было частью легенды о нем самом: перед битвой он всегда спал крепко, и часто его приходилось будить, чтобы он появился вовремя на поле брани.

Элиан осторожно расплела ему косичку. Может быть, она и родилась безнравственной, но стать шлюхой ей мешал один роковой изъян: вся ее страсть была направлена только на одного мужчину. Началось это давно, и тогда она была еще слишком мала, чтобы понимать, что такое страсть и желание.

Легкая улыбка тронула ее губы. Теперь, став древней старухой, она окончательно пропала. Ради такого мужчины не жаль и пропасть: он настоящий безумец, вообразивший себя сыном бога. Его золотая рука покоилась меж ее грудей, полуобхватив одну из них. Рука горела, даже когда Мирейн спал, и ему никогда не избавиться от этой боли. Он утверждал, что Элиан облегчает его мучения. Все может быть. А возможно, ему просто необходимо было так думать.

Две вещи — эта боль и ее уменьшение в присутствии Элиан — помогали Мирейну познать предел своей гордыни. Его родословная не вызывала у него ликования, потому что всю жизнь он мучился из-за живой обжигающей боли в руке. Однако в мире тиранов он не получил бы власти, не сияй в его чувствительной ладони солнце. Он мог держать и меч, и скипетр, но только если обращался с ними осторожно. Единственное облегчение, которое дал ему бог, заключалось в возможности опереться на эту женщину-ребенка, на этот сводящий с ума клубок любви, сопротивления и огненного нрава.

Казалось, любовь поглотила сопротивление. Но характер, к несчастью, покоряться и не думал. Элиан по-прежнему желала, чтобы ей никогда не довелось услышать о Мирейне Ан-Ш’Эндоре, хотя сердце ее при этом грозило разорваться, а тело — растаять от любви. Она провела пальцем по завитку его уха, задержавшись там, где в изящной ямочке была проколота крошечная дырочка. Мирейн что-то пробормотал, улыбнулся и попытался уткнуться ей в бок. Она зарылась лицом в его густые курчавые волосы. «Аварьян, — сказала она мысленно, обрамляя каждое слово красно-золотым пламенем, — если ты действительно приходил к матери этого мужчины, если ты сыграл хотя бы малейшую роль в его рождении, выслушай меня. Ты нужен ему сейчас и будешь нужен завтра. Поддержи его. Сделай его сильным. Помоги сохранить ему жизнь».