Алёна Кручко - Полуночные тени

Что ж там за приказ такой был, подумала я, что за служба? Но спросить испугалась. Если Анегард не сказал, наверное, лучше об этом молчать. Не будить зло неосторожным словом.

— Прядильщица отреклась от ослушника. — Анегард сцепил руки в замок, покачал головой. — Отреклась… вы ведь понимаете, что такое, когда от тебя отрекается Смерть?

Бессмертие?!

Я открыла рот — и закрыла, не сказав ни слова. Очень уж не вязалось… что-то тут не то…

— Он не мог умереть и не мог жить. Как человек — не мог. Старуха сделала ему подарочек на прощание, чтобы помнил. Он должен был пить кровь, иначе начинал сходить с ума, и… И — опять же пил кровь. Только уже не разбирая, сколько, как и у кого. И каждый приступ безумия оставлял в нем все меньше человеческого.

— И он превратился… — я запнулась, подбирая слово, — вот в это? Это ведь он был… там?

— Да, — тяжело уронил Анегард.

— А остальные?!

— Сейчас объясню. Остальные… понимаешь, Сьюз, он может питаться любой кровью. Как еда годится любая живая тварь. Но только кровь человека позволяет ему сохранить разум. А тот, у кого он возьмет слишком много, сам превратится в такого же.

— И они все?!..

— Да.

— Сволочь, — прошипела я.

— А Ронни? — спросила бабушка.

— А… — «ты», хотела спросить я. Но как о таком спросишь?

Анегард понял.

— Там хитро, — сказал он. — Этот… его, кстати, Зигмонд зовут… он не сразу понял. А когда понял, стал осторожнее. По глотку от человека… Стаю свою в руках держал жестко — это ж все его люди, из тех, кто первым под клыки попался, когда он и не понимал еще ничего. Из родных мест улетели, чтоб таких же не плодить. И они поумнели с тех пор. Научились, как лучше… Я не все, наверное, уловил, это ведь не сам он мне рассказал, а…

Молодой барон замялся, не умея объяснить. Я кивнула:

— Да, я поняла. Сила Звериной матери… ох и страшно было, когда вы с ним там взглядами сцепились! Аж воздух звенел!

Анегард поглядел странно: как будто я сказала что-то такое, о чем и понятия иметь не должна. Потер лоб.

— А, ну да. Я и забыл, о тебе говорят — звериная лекарка… да и сны эти… а ты не избранница ли, Сьюз?

Я мотнула головой:

— Что вы, господин! Просто слышу иногда. Успокоить могу… вот и все. Остальное — чему бабушка выучила. А там… там, наверное, с перепугу чувства обострились. И я ведь не слышала, не поняла, что там между вами было, просто… ну, как сказать? Что-то было — и все.

— Да, я понял, — кивнул Анегард. — Я знаю, как оно бывает. Перепугали мы тебя, да?

— Еще как…

— Ну, зато друг друга поняли. И выход нашли. Так что и с детьми, и с Рольфом, и со мной все в порядке будет. Да и с ними теперь легче.

— Что-то я нить упустила, — проворчала бабушка. — Рассказали б вы лучше толком, чем так скакать…

— Я расскажу потом, — я взяла бабушку за руку. — Там долго рассказывать, столько всего было… сейчас другое важно. Почему легче? — Я посмотрела Анегарду в глаза. — Как вы договорились, господин, объясните уж, сделайте милость! Ведь просто так они бы нас не отпустили?

— Я отдал кровь добровольно, — глухо сказал Анегард. — Сам предложил. А оказалось, это…

— Снимает проклятие? — замирая, прошептала я.

— Если бы… Нет, Сьюз, проклятыми они были, проклятыми и остались, и как тут помочь, никто не знает. Разве что сама Прядильщица. Но человеческая кровь им больше не нужна, и безумие им не грозит, и сколько в них от людей осталось, никуда уже не денется.

— Заморозили, — буркнула бабушка.

— Что? — переспросила я. Причем тут…

Бабушка усмехнулась невесело:

— Как вареники на морозе. Сколько надо, столько и лежат свеженькими.

— Да, похоже. — Анегард рассеянно кивнул.

— И что вы с ними сделаете?

— А что сделаешь? Пусть в замок перебираются, живут по-людски — насколько смогут. Мы ж с ними теперь вроде как родня получаемся.

— Верно, родня, — кивнула бабушка. — Да больше того! Раз им господин и защитник здешних земель свою кровь добровольно отдал… ох, твоя милость, ну ты и удумал! А если б не помогло?

— Дуракам везет, — ухмыльнулся Анегард. — Это посильней вассальной клятвы будет, верно. Я-то уж потом, задним умом понял. — Взял наконец-то свою кружку, выпил залпом давно согревшийся квас. На губах осталась мокрая дорожка, и мне захотелось взять платок и вытереть. Еле удержалась! — Поеду. Спасибо, хозяюшки, за угощение, рад бы еще посидеть, а только время не ждет. — Встал, глянул в окно, на скатившееся к вершинам деревьев солнце. — Как раз на Ореховый завернуть успею. Завтра устроим новоселье, а там уж…

А там, подумала я, и начнется самое интересное.

В вечерних сумерках, примерно за полчаса до закрытия ворот, в славный город Оверте въехал всадник на гнедой в белых «чулках» и с белыми боками кобыле.

Кобыла была справная, с длинной гривой и лоснящейся от доброго корма шерстью, и неблагородный пегий окрас лишь подчеркивал очевидный любому лошаднику покладистый нрав. Иное дело ее хозяин. Сильные руки, разворот плеч и уверенная посадка выдавали человека, привычного к оружию и сражениям, светлые глаза глядели пристально и цепко. Такой на боевом жеребце разъезжать бы должен, смирная кобыла ему не к лицу.

Стражникам у ворот он назвался менестрелем.

— Сдается мне, — проворчал старший караула, — ты такой же менестрель, как я бургомистрова дочка. Лютня-то где?

— Украли, — мрачно ответил всадник. — Так могу спеть, если хочешь.

— Да уж ты, я чую, споешь, — караульный махнул рукой. — Надолго в город?

— Тебе что за печаль?

— О таких типах, как ты, я должен докладывать.

— Ненадолго. День, два… может, три.

— Едешь куда?

Губы «менестреля» искривила улыбка, такая же неприятная, как взгляд.

— Ты ж мне на медяк ломаный не веришь! Ну скажу я — в столицу. Или в Азельдор. Или вовсе — по святым местам. И что? Дорог много.

— Много, — согласился стражник. — Откуда, тоже не скажешь?

Всадник равнодушно пожал плечами:

— Почему же. След, он проверяется. Еду от барона Лотарского.

Караульный заметно смягчился: барон был для Оверте добрым соседом, и его имя служило неплохой рекомендацией.

— Ладно, проезжай и не балуй. Да не вздумай в "Колесе и бочке" остановиться!

— Что так? — светлоглазый придержал кобылу.

— Ну, если любишь разбавленное пиво…

— Понял, — ухмыльнулся «менестрель». — Спасибо.

Подковы неторопливо зацокали по выложенной камнем мостовой. Караульный, прищурясь, смотрел вслед, пока всадник не свернул в проулок. Бросил с ноткой одобрения:

— "Менестрель", ишь ты! Нахал.

Выглянул из ворот: дорога, сколько хватало глаз, была пуста. И, зевнув в кулак, махнул страже:

— Закрывай, ребята!

Между тем непохожий на менестреля всадник петлял по извилистым улочкам Оверте. Он проехал мимо квартала оружейников, даже вечером чадного и громкого, мимо "Колеса и бочки" с ее разбавленным пивом и драчливыми посетителями, мимо храма, рыночных рядов, магистрата и спешился у дверей "Королевского стремени" — заведения респектабельного, дорогого и спокойного. Кинул поводья кобылы парнишке-конюху и толкнул тяжелую дверь.