Александр Матюхин - Ловец богов

Ох, не люблю я такие движения. Автомобилями в Городе только Слоны и пользуются. Я вышел из комнатушки (а там было намного прохладнее, оказывается), прикрыл дверь и подошел к окну, где стоял Пройдоха. Вдалеке на дороге различил маленький автомобиль непонятной марки и шлейф пыли, вьющийся за ним по дороге.

— Всегда так, — говорит Пройдоха сквозь зубы, — отдохнуть не дают спокойно.

— Вот выучишься в своем университете, тогда отдыхать будешь! Пойдем.

Мы вышли из ресторана. Я не поленился приладить замок на место. Очередное правило софтера, чтоб его, старайся заметать следы. По сути, мы мало чем отличаемся от обыкновенных воришек. Ну, может, мозгов чуть побольше будет, а так…

Снова навалилась жара. Густой горячий воздух подмял под себя, выдавил капли ненастоящего, имитированного пота. Второй дороги отсюда видно не было — ресторан загораживал — но мы не стали любопытствовать, ибо сказано, что любопытство до добра ни в коем случае не доводит, и направились в противоположную сторону, выискивая подходящий переулок.

Выходить из Города Одиноких больно. Не физически, нет, морально! Словно только что был в невесомости, а потом навалилась сила тяжести и прижала к земле с такой силой, что ноги не слушаются. Или, может, с такой болью возвращается свободная мгновение назад душа в оковы человеческого тела.

Возможности Ниши губительны. Мысли о невесомости и неуязвимости проникают в мозг не хуже сорняков на грядки, а вырвать их куда сложнее. Оглянуться не успеешь, а мысли о полетах, о прыжках с третьего этажа уже там, в бедной моей головушке. И если выдергивать такие сорняки с корнями — тогда больно. Меня словно надули углеродом, как воздушный шарик, потом проткнули иглой, а то, что осталось, заштопали грубым швом. Вот такие примерно ощущения, что еще сказать? Мир возник, словно из ниоткуда, и поначалу казался сном. Затем проникли связные мысли. Я стал существовать, нащупал рукой горячий ИК-порт и выдернул его из скретчета. Только Слоны тратят время на адаптацию, привыкание к внешним условиям, дают отдохнуть выключенной аппаратуре, контролируют мышцы. Софтеры обычно предпочитают шоковую терапию. Больно, но быстро. Стоит обесточить скретчет, мозг остается без подкачки оперативной памяти виромата и начинает функционировать самостоятельно. Он ленивый, мой мозг. Врубается неохотно, со скрипом. Недовольство свое выражает огоньками перед глазами и монотонным гудением внутри головы. Но потом все равно мы с ним договариваемся.

«Как работал, так и заработал» Я сосредоточил все свое внимание на агитационном плакате. Я снова живой, смертный, здоровый, что б тебя… Я снова я. Кругом такие же живые, хотя в будущем абсолютно и стопроцентно мертвые люди. Можно позволить себе улыбнуться над шуткой. Аплодисменты. Помимо жуткой головной боли еще ноет спина, задница, жжет в глазах, а во рту вязкая гадость, как на утро после пьянки.

Нахожу в этом мутном неприятном мире Паршивца. Улыбается, скотинка. Знает, как мне сейчас плохо. В могучей руке маленькая чашечка. Опять чай! Ненавижу чай! От него потом икота!

— Или пьешь сам, или залью я. Ты меня знаешь, — голос Паршивца как в пустоте. Отскакивает от стенок внутри черепушки.

— Лучше сам.

— И мне чаю, и мне, — голос Пройдохи, слабый и запредельно далекий.

Я взял кружку, чувствуя пальцы, словно набитые стекловатой, и сделал несколько глотков. Внятно посмотрел на Паршивца, похожего на заботливую сиделку-телохранителя у постели смертельно больного. И выражение лица соответствующее.

— Я бы очень сильно удивился, если бы чего-нибудь не спер. Надо было тебя выдернуть принудительно, чтоб знал в следующий раз.

— Сам спровоцировал, — говорю, — отмычки зачем дал?

— Чтоб ты голыми руками не полез. Если бы я был твоей матерью, я бы придушил тебя сразу после родов. Невыносимый у тебя характер, Грозный, ей богу.

— Кто-нибудь нас засек?

Паршивец качает головой:

— Там и не было никого особо, так, пара дежурных. Вообще-то за первый раз полагается проставляться.

— Граждане, — говорю, — с каких это пор софтер со стажем должен поить шайку прохвостов за свой счет? — оглядываю присутствующих и вижу, что шайка прохвостов, в общем-то, не против, — какой такой первый раз? Ничего не знаю!

Но Негодяй невозмутимо добавляет:

— Предлагаю собраться у меня. Там, как бы, неделю никого.

— Предлагаю надавать вам всем по мордасам! — говорю, — что за развод?

— Нас четверо, — весомо замечает Паршивец, — хотя я и сам справлюсь.

— Ладно. Шутки в сторону. Принимаю поздравления и ухожу. Чай, конечно, хороший, но с непривычки я словно под каток попал. Отдохнуть стремлюсь. — нащупываю угол стола, опираюсь и встаю. Головокружение практически прекратилось. И то хорошо.

— Я тебя провожу, — поднимается Паршивец, — кое-что обсудить надо.

— Ты на счет своего важного дела?

Паршивец кивает:

— Не сердишься уже? Признаю, что я сволочь и скотина, но ты мне действительно нужен. Если дело выгорит, сорвем столько кредиток, что на всю жизнь хватит. Это не просто джек-пот, а все джек-поты всех игральных домов Такера разом.

— Их всего три.

— Чего?

— Игральных домов в Такере. Играть-то некому. Не так уж много кредиток выходит.

— В общем, это, пойдем. Диски я тебе завтра занесу, посмотришь, что там стырил.

Я согласно киваю головой.

Посмотрю.

Кто-то перед сменой нажрался чеснока, и теперь в душной дежурной комнате воняло так, что живых выноси. Оба окна распахнуты настежь, но что с того? На улице хоть и середина апреля, а солнце лезет прямо в глаза, воздух похож на забродивший кисель, ветерка и в помине нет. Жара, одним словом, как в августе. Что происходит с этим поганым миром?

Спасало одно — холодная таблеточка под языком. Что-то из слабенького и даже, кажется, незапрещенного. Если собрать волю в кулак и не гнать на всех порах, а посасывать белый кругляш неторопливо, давая ему раствориться минут за двадцать — двадцать пять, тогда эффект наступит сногсшибательный.

Мороз по коже, как сказал Строганов, который занес таблетки в дежурную комнату несколько часов назад. Строганов знает свое дело.

Свою первую таблетку Говорухин проглотил час назад, и после нее уже почти отпустило. Сквозь приоткрытую дверь пробился запах чеснока, снова зачесалась шея в том месте, где натирал жесткий подворотничок офицерского кителя. Жутчайшим образом хотелось надавать кому-нибудь по ребрам…

— Виталь, чай завари.

В дежурной комнате, помимо Говорухина сидел старший сержант Морозов, коротающий долгие часы дежурства разгадыванием кроссвордов. Не поднимая головы от очередной черно-белой сетки, Морозов протянул руку и щелкнул кнопкой автомата. Спустя несколько минут забурлила вода.