Александр Матюхин - Ловец богов

Давненько, знаете ли… Я упал, покатился по неровным булыжникам мостовой, задрал голову. Парень в воздухе уже лепил следующий комок света.

Так. В асфальте огромная дымящаяся дыра. Такого в Ниши я еще не видел. Азелон неподалеку пытается встать.

Кхан. Человек с тростью. Их тоже задело взрывной волной. Кхан лежит у стены, он уже наполовину прозрачен — значит убили. Человек с тростью ловко поднялся и побежал в сторону Азелона.

Я тоже вскочил, кинулся наперерез.

— Стоять! Стреляю!

Револьвер все еще при мне.

От выстрела оглох, рука дернулась, запястье загорелось болью! О, черт, ну надо же!

Лопается еще одно стекло — на первом этаже. Осколки ослепительным дождем поливают полупрозрачного Кхана.

Человек с тростью резко меняет направление, бежит ко мне.

Ну, давай. Посмотрим, кто из нас кто.

Выставляю вперед револьвер. Я уже готов выстрелить. Я нажимаю на курок…

И в это время я вижу лицо человека с тростью. Вернее, у него нет лица. У него — звериная морда. Огромные желтые глаза, разрезанная надвое верхняя губа, острые клыки, не помещающиеся во рту, и раздвоенные красный язык, вырывающийся из распахнутой пасти.

Я все-таки выстрелил. Только непонятно куда. Человек-зверь зарычал, приближаясь. Кажется, я закричал. И в следующее мгновение ослепительная голубая вспышка, вырвавшаяся из его трости вышибает из меня дух.

Я умер, господа.

Слава тебе господи.

Пришлось немного задержаться, но Говорухин не пожалел.

Тот порошок, что достал Афимин оказался по настоящему крут. Он таял на языке и совсем не налипал на нёбо.

И отдача от него была великолепная. Не надо было ждать полчаса пока торкнет. Десять минут — и уже Говорухин стал вроде как и не Говорухин, а ангел во плоти. Словно выросли у него крылья, обзавелся он нимбом над головой, а в теле такая легкость образовалась, что хоть сейчас на белое облако.

Ради такого удовольствия можно было отложить поездку ко второму уроду на часок и получить самое настоящее удовольствие.

Говорухин и Афимин расположились на кухне, разложили на столе все необходимое, достали еще пивка и кое-что из закуски. В холодильнике, правда, нашлось немногое — пара яиц, банка тушенки и заледенелая грудка цыпленка. Оного жарить было лень, равно как и яйца, поэтому ограничились тушенкой. Правда, после первой порции героина, забыли и про нее.

Высунувшись из кухни в комнату, Говорухин спросил:

— Эй, урод, не хочешь развлечься? — И громко заржал над собственным остроумием. Лошадиное ржание подхватил Афимин, разливающий пиво не только по стаканам, но и по столу и по полу. У него от героина всегда тряслись руки.

У всех, как говорится, свои проблемы. У Афимина, вот, руки, а Говорухина всегда подводил желудок.

После третьей бутылки пива он решил, что пора сходить в туалет, облегчить, правда, не слишком-то заполненный желудок. Вышел в комнату, склонился над сидящим Аленичевым.

— Ты не думай, что я злой или, там, негодяй какой-нибудь, — сказал он, громко отрыгнув, — я справедлив и умен, знаешь ли. Не крал бы у меня дискеты, не сидел бы сейчас тут. Если б от меня все зависело, я бы вас, софтеров, перестрелял бы к едрене фене. Вот прямо к стене и в затылок по пуле каждому. Потому что вы отбросы общества. Ни на что больше не способны, кроме как шляться по пустому виртуальному городу и сливать информацию…

Он бы сказал еще много чего, но желудок требовательно заурчал. Пришлось стремительно пересекать комнату и засесть в туалете.

— Афимин, смотри за этим уродом, чтобы не сбёг! — заорал Говорухин, перед тем, как оседлать унитаз.

«Еще одна порция, и еду за вторым», — решил он.

В это время скрипнула входная дверь.

— Афимин, смотри за уродом! — еще раз предупредил Говорухин.

— Я в машину на минутку, — отозвался Афимин, — там хлеб, кажется, валялся на заднем сиденье.

— На хрена тебе хлеб?

Афимин не ответил. Наверное, выскочил на улицу. Блин, так урод и сбежать может.

Говорухин быстро, насколько мог, справил свое дело, застегнул штаны, поправил кобуру и вышел из туалета.

Аленичев сидел около дивана. Афимина не было. Сдался ему этот хлеб…

В этот момент дверь распахнулась и в комнату ввалился Афимин. Без лица.

Вместо лица — лоскуты кожи, куски мяса и большие белые испуганные глаза… И кровь. Все лицо залито кровью, капает с подбородка, стекает с обнаженных губ.

— Дьявол! — буркнул Говорухин, не очень-то соображая.

Афмини сделал шаг вперед и рухнул, нелепо взмахнув руками. А за его спиной стоял человек.

Черт, правда — дьявол. В черном плаще, черной шляпе, закрывающей лицо. Только светились два желтых глаза. И глаза эти смотрели на Говорухина.

Вся дурь мгновенно покинула его голову. Или наоборот — прочно засела в ней, вызывая ужасные дьявольские образы.

Прежде чем темная фигура кинулась вперед, Говорухин бросился в сторону, на ходу выдергивая из кобуры пистолет, выстрелил, не целясь, прыгнул и покатился по полу в сторону кухни. Резко заскочил за стену и замер, прислушиваясь.

Тихо.

Урод сидит на полу и не шевелится. Правильно делает, иначе Говорухин пристрелил бы его, не думая.

Сбоку мелькнула нечеткая тень.

Говорухин дернулся, и в следующее мгновение резкая боль пронзила руку. Пистолет отлетел в сторону. Говорухин ударил наотмашь, но задел только воздух. Что-то загородило свет. Черная фигура выросла перед ним. Дьявольский желтый взгляд впился в его лицо.

Короткий хруст — следом вспышка боли — и Говорухин заорал, падая на пол. Левая рука подвернулась.

— Дьявол! — проорал он, — дьявол, больно-то как!

И в следующее мгновение его ударили по голове сзади.

Он успел услышать противный чавкающий звук, а потом отключился.

Сначала Паршивец подумал, что он умер. По настоящему. Потому что было больно. Никогда раньше не было так больно выходить из Ниши.

Потом понял, что причина боли в другом. Раньше ему не приходилось выходить из Ниши экстремальным путем — то есть через прямое отключение кабелей питания. Теперь, кажется, пришлось.

Голова раскалывалась. Перед глазами плавали разноцветные круги. Вдобавок, он с трудом сдерживал позывы к рвоте.

Огляделся.

Сан Саныч за соседним столиком приходил в себя. Негодяй, не поднимая головы, ощупывал чашку с недопитым и уже давно остывшим чаем. Все. Больше никого.

— А где Грозный и Пройдоха? — спросил Паршивец слабым голосом.

Ему не ответили. Сан Саныч коротко застонал, прошептал едва слышно:

— Говорил же в нос капать…

Негодяй поднял голову, придвинул кружку и громко отхлебнул, поморщился:

— Ну и гадость. Что произошло?

— Попалили нас, — ответил Паршивец, — развели как малолетних. Дождались, пока мы отойдем подальше от эскалаторов и чуть не поймали.