Светлана Крушина - Всё могут короли

— Нет, не запрещено, — как послушный внук, Эмиль выполнил его просьбу; рубиновое вино полилось в кубки. — Ты что-то хотел сказать мне? Я слушаю.

— Что это за тряпье на тебе? — вместо ответа брезгливо спросил король, только сейчас разглядев его облаченье. — Неужто в твоем гардеробе не нашлось ничего лучшего?

— Я торопился, — с плохо скрытым раздражением отозвался Эмиль. — Да и что вам всем далась моя одежда? Вот уже три года, как вы не желаете меня знать, так какое вам дело, как я одеваюсь?

— Т-с, не горячись, мальчик! Держи себя в руках и не дерзи. Ты был и остаешься принцем крови, а это что-то да значит! Так веди себя соответственно, не распускайся. Помни, кто ты, и как должен держаться.

— Я-то помню, — не мог сдержать желчи Эмиль, — только все остальные, кажется, забыли… Но, я надеюсь, ты позвал меня не для того, чтобы читать мне нотации? С этой задачей отлично справляется и Тармил.

Старик резко выпрямился в кресле, расплескав вино, и вонзил в Эмиля недобрый взгляд крапчатых желтых глаз.

— Ты, кажется, напрашиваешься на оплеуху, мальчишка. Не вынуждай меня ударить тебя! Попридержи язык и выслушай, что скажет тебе человек более старший… и более умный.

Чтобы сдержать яростный гнев, — опять наставления! — Эмилю потребовалось приложить немалые усилия, но в конечном счете он преуспел. В его намерения не входило злить деда еще сильнее, чем он уже был разозлен.

— Слушаю, мой король, — сказал он сумрачно, наклонив голову.

— То-то же. Для начала, Эмиль… об этом нашем разговоре никто не должен узнать. И никто не должен пусть даже случайно услышать его. Тебе понятно? Даже случайно! — с особенным нажимом повторил Исса.

Заинтересованный, Эмиль поднял взгляд. Вот так-так! Что это дед хочет сказать? Впрочем, намек его был понятен и без пояснений. А вот зачем понадобилась такая таинственность?..

Исполнение заклинания ограждающей тишины требовало не более двух минут; обманная и охранная магия всегда давалась Эмилю легко. Король с любопытством следил за производимыми им пассами; никто и подумать бы не мог, что руки этого грузноватого юноши могут двигаться с подобной плавностью и изяществом. Как и у Тармила, временами внешность Эмиля вступала в резкое противоречие с его внутренним содержанием.

— Все? — спросил король, когда Эмиль, закончив формулу, снова откинулся в кресле. — Заклинание надежно?

— Как скала.

Исса удовлетворенно кивнул и заметил:

— Тармил говорил мне, что в последние месяцы ты делаешь большие успехи. Он даже намекнул, будто твои возможности уже далеко превзошли его собственные.

— Вот как? Мне он ничего подобного не говорил.

— Еще бы. Какой учитель признается ученику, что тот обошел его?..

Удивление Эмиля все возрастало. Получается, что перед тем как вызвать для разговора его, Эмиля, дед успел побеседовать с Тармилом. А Тармил ученику ничего об этом не сказал. Кроме того, разговор касался ни много, ни мало — этого самого ученика и его способностей. Уже любопытно! В довершение всего, Тармил буквально признался, что ничему больше принца научить не может, ибо тот умеет и знает уже больше, чем он сам! От такого голова шла кругом. Эмиль привык считать уровень мастерства учителя недосягаемым для себя — во всяком случае, в ближайшие несколько лет, — а тут…

— Так… — проговорил он ошеломленно, пытаясь собраться с мыслями. — И что же из этого следует?..

— Следует, что время твоего ученичества заканчивается. Ты думал о том, чем займешься, став вольной птицей?

— Вольной птицей!.. — скрипнул зубами Эмиль. — Дед, ты, видно, хочешь посмеяться надо мной. Магик — и вдруг вольная птица! Кто позволит мне самому решать за себя? Наверняка вы уже приготовили для меня этакую уютную башню на дальней северной границе королевства… Но почему об этом говоришь со мной ты, а не Тармил?

— Потому что не ему решать твою судьбу. Ты — принц.

— Принц, сапожник — какая разница? В моем случае это все равно…

— Нет. Именно в твоем случае — нет. Тебе повезло, мальчик, ты сам можешь выбирать… если только решишься сделать выбор.

Слова деда звучали загадочно, Эмилю пришлось признать, что он ничего не понимает.

— Поймешь, — заверил его король. — А если нет — значит, я в тебе ошибся… Слушай же! Ты, конечно, знаешь, какой завтра день…

Конечно, Эмиль знал. Восемнадцатилетие старшего принца — день, когда Люкку при стечении огромного количества народа, на главной площади столицы, провозгласят наследником престола. Так уж случилось, что до сих пор наследника у короля Иссы не было: его единственная дочь, принцесса Алмейда, мать Люкки, Карлоты и Эмиля, не могла преемствовать власть, ибо была женщиной. Не мог править королевством и супруг ее, принц-консорт Эдмонт, хоть он и происходил из побочной ветви королевской семьи. Таковы были законы королевства Касот, установленные много веков назад: только прямой наследник мужеского пола, достигший возраста в восемнадцать лет, мог унаследовать трон.

Король был стар, и отсутствие прямого наследника не могло не вызывать у него тревогу. Исса беспокоился, что после его смерти — если произойдет этого до достижения Люкки восемнадцатилетнего возраста, — начнется смута, и несколько ветвей семейства сцепятся между собой в борьбе за трон. Однако и теперь, когда долгожданный день был так близок, старый Исса отнюдь не казался довольным и взирал на своего старшего внука едва ли не с отвращением…

— Знаю, — сумрачно подтвердил Эмиль. Он знал мнение деда касаемо Люкки, и разделял его.

— Завтра твоего брата объявят наследником трона. После моей смерти он станет полноправным властителем этой страны… Боги знают: трудно найти кого-то менее подходящего на эту роль, чем Люкка! — веснушчатые кулаки старого короля сжались на резных подлокотниках, в глазах вспыхнул желтый волчий огонь. Эмиль смотрел на него во все глаза, а Исса продолжал: — Твой брат — размазня и слабак, он не удержит в своих руках королевство.

Напрягшись всем телом, Эмиль внимательно слушал. Он пытался уловить мысль, которую хотел донести до него Исса. Люкка, слабак и размазня… Подобная характеристика показалась ему, пожалуй, слишком категоричной и резкой, но в общем — верной. В вялом, тщедушном, желчном Люкке, Люкке-поэте, как его называли, никогда не было внутреннего стержня. С детства он был одержим поэзией, глотал книгу за книгой, витал в облаках, сам пытался сочинять стихи. Нередко можно было увидеть, как беззвучно шевелятся его губы: это он повторял про себя строки любимой поэмы или же придумывал поэму сам; серые глаза его при этом мутнели и затягивались дымкой. Ни о чем, кроме стихов, Люкка не думал и думать не мог. Что до самих стихов, Эмилю довелось как-то читать их — они показались ему ужасными. Рифма, ритм и слог никак не давались старшему принцу. Может быть, потому, что, несмотря на бесконечное чтение известнейших, прославленных поэтов, он оставался человеком недобрым, удивительно ограниченным и приземленным. И вот этот человек, которого не занимало ничто на свете, кроме любимых стихов и собственной августейшей особы, должен был в недалеком будущем занять королевский трон. Человек, который в жизни не принял ни одного самостоятельно решения — ему просто не требовалось что-то решать.