Влада Воронова - Ратоборцы

Мельес покраснел, смущённо опустил глаза.

— Я вообще не иду в лабиринт. Я подал прошение об отставке. Сегодня днём, когда ходил в управу за сводкой.

— И говоришь только сейчас, и то по случайности! — возмутилась Линда.

— Почему ты уходишь, Рене? — Славян смотрел на него с сочувствием — что бы ни произошло, а такое решение потомственному рыцарю далось очень тяжело.

Мельеса сочувствие взбесило.

— Ты ещё спрашиваешь?! — он вскочил со скамейки, встал перед Славяном. — После того, как столько времени твердил о том, какая мерзость любая война, ты ещё спрашиваешь, почему?! — Мельес перевёл дыхание, заставил себя говорить размеренно и спокойно. — Орден превращается в свору убийц. Война оправдана только в одном случае — когда ты защищаешь свой дом, свою землю от захватчиков. В любом другом случае ты сам становишься убийцей! А что собирается защищать орден в грядущей войне? Ради чего будут убиты люди, разрушены дома, сожжены музеи и библиотеки? За что мир должен платить такую цену? Не знаешь… Я тоже не знаю. Только потому, что у Соколов оказалось на горсть магии больше, чем у нас. Но ведь равновесие можно восстановить и без войны. Без смертей и разрушений. Эта война будет преступной, Славян. И главными преступниками станут Ястребы, потому что именно они начинают бойню. Собираются разрушать во имя своих амбиций, своего тщеславия и трусости… — Мельес сел на скамейку, облокотился на колени, спрятал лицо в ладонях. — Мы столько веков называли себя защитниками добра и Света, а Соколов — порождением Тьмы, злотворителями. — Он судорожно вздохнул. — А на самом деле и Соколы, и Ястребы — одно и то же. Наш орден предал себя, давно уже предал, смешал с дерьмом и грязью всё, ради чего его создавали — честь, достоинство, благородство, милосердие… Я не хочу, не могу и дальше оставаться в ордене, я не хочу валяться в грязи!

Плечи у Мельеса дрожали.

— Ты очень смелый, — тихо сказал Славян. — И честный. А главное — очень сильный. Я не мог бы отказаться от ордена, если бы в нём родился. Не смог уйти, разорвать всё былое, бросить всё, чем жил столько лет.

Мельес едва слышно рассмеялся — с болью и тоской.

— Славян, да, ты не стал бы уходить. Ты бы просто изменил орден, сделал его другим. — Он убрал ладони, поднял на Славяна обожжённые сухими слезами глаза. — Но тебе все наши древние игрушки безразличны.

— Куда ты теперь? — спросила Линда.

— В Исландию, к приятелю, — ответил Мельес. — Он писал, что у них легко устроиться работать в детский дом, преподавателей не хватает. Я могу вести основы волшебства или физкультуру. Хочу поработать с подростками, может, хоть один из класса будет не мелким воришкой или наркоторговцем, а нормальным людем. Смелым, честным, добрым и самостоятельным. Таким, что может ходить без костылей, ни на ком не виснуть. Тогда можно будет сказать, что жизнь прожил не зря.

— Серьёзное заявление, — ответил Славян. — Думаю, ты сумеешь научить быть людьми очень многих.

— Увидим.

— А почему Исландия, почему не Франция? — спросила Линда.

— Я устал от солнца.

Линда кивнула, немного помолчала, подумала и сказала:

— Я остаюсь в ордене. Попробую хоть что-то изменить. Должен ведь кто-то начать. Есть одна идея, получится — Ястребы ещё небезнадёжны. А нет — покойника уже ничего не исцелит.

— Пошли отчёт писать? — спросил Славян.

— Идём, — поднялась Линда.

— Рене, — попросил Мельеса Славян, — пока ты ещё наставник, сделай мне на завтра увольнительную или командировочное предписание в Белую Рыбу.

— Что тебе там так срочно понадобилось? — удивился Мельес.

— Надо доделать те самые дела, о которых я говорил.

— Ладно, будет тебе предписание. А сейчас идём отчёт ваять.

Вальтер положил на ладонь Славяна кольцо-возвратку.

— Привязана к рабочему двору конюшен Таслоса в Тулиаре. Там легко найти работу, снять койку в приличной ночлежке. И платят неплохо, ты быстро наберёшь денег, чтобы до материка доехать.

— Спасибо, — Славян надел кольцо. Они стояли у окна в гостиной Вальтерова дома, смотрели на закат.

— Возвратка по Соколиному стандарту, перемещает боевую пятёрку в полном снаряжении.

— Вряд ли понадобится такая мощность.

— Кто знает, — ответил зомбак.

Славян взял лежащий на кресле пакет, достал два серебряных ожерелья-оберега, мужское и женское.

— Это тебе и Алисе. Ментальная защита.

— Ты с ума сошёл! — возмутился Вальтер. — Сколько они стоят?

— Нисколько, Ястребы не в курсе, что я на складе побывал.

— Славян, ты точно спятил.

— Они готовили диверсанта, вот диверсанта и получили. А это отдай Кармеле. — Славян положил на подоконник резную шкатулку с гадальными бирками. — И скажи, что я ей очень благодарен. На всю жизнь. Если бы не она, я никогда не смог бы вернуться домой.

— Сегодня четвёртое июня, — сказал Вальтер. — Ровно год, как тебя нашли на берегу. Даже время совпадает — закат.

— Я должен уехать, Вальтер. Мой дом не здесь.

— Да, я знаю. И знаю, что мы никогда больше не увидимся.

— Всё может быть, может и увидимся.

— Нет, — покачал головой зомбак. — Но я очень рад, что тебя выбросило именно в Белую Рыбу, а не Пять Пальм или Сент-Луизу.

— Я тоже.

— Когда у тебя испытание? — спросил Вальтер.

— Послезавтра.

— Удачи.

— Спасибо. И прощай, Вальтер. — Славян пожал ему плечо и ушёл.

А зомбак долго смотрел ему вслед и после того, как человек скрылся из виду.

Салливан третий раз перечитал прошение Декстра об отставке.

— Вы уверены, генерал? — С того дня, как Декстр перестал быть его учеником, Салливан обращался к нему только на «вы» и по званию.

— Да, магистр. — Декстр держал стойку «смирно» и глаза от разъярённого до ледяного спокойствия Салливана не отводил. — Орден собирается погубить как себя, так и мир. Я не стану в этом участвовать.

— Вы преувеличиваете, генерал.

— Скорее, преуменьшаю, — ответил он. — Если орден решит уничтожить «Полночный Ветер», я приложу все силы, чтобы выполнить такой приказ. Но взять меч себе, привезти его в одну из резиденций ордена означает отказаться от рыцарской чести.

— Это решение гроссмейстера, генерал, и не вам судить о чести и бесчестии его поступков.

— Мы оба — рыцари ордена, — сказал Декстр. — И если не будем оценивать поступки друг друга мерой чести и бесчестия, рыцарство прекратит своё существование.

— Вы забыли о долге повиновения, генерал.

— Когда долг повиновения начинает сравниваться, а тем более перевешивать долг чести, рыцари превращаются в наёмников.

— Вы заговорили как Чижик, — ответил Салливан. — Как прирождённый плебей.

— Прирождённым плебеем был и Максимилиан Рыжий. Однако он сумел избавить мир от зла, которое нёс «Полночный Ветер».