Влада Воронова - Ратоборцы

Неизвестно с каких выводов, но Франциск уверил себя, что Славян наделён талантом бойца побольше его собственного, и принялся трижды в неделю таскать в спортзал дома Латирисы. Вампир настаивал на ежедневных тренировках, но Славян отказался наотрез: одно дело размяться в охотку, и другое — заняться бойцовской подготовкой всерьёз.

— Славян, — упорствовал Франциск, — мы в конце октября начали, а сейчас январь заканчивается. Три месяца и такие результаты! Даже для вампира неплохо, а для человека вообще полный улёт. Ты не просто боец, ты воин! Противника чувствуешь, в схватке не растворяешься, остаёшься над боем, — да такому по десятку лет учат, а у тебя врождённое. И полное наплевательство на подготовку. Это что тебе, игрушки?

— Нет, — ответил Славян, — не игрушки. Грамотно дозированные физические нагрузки для поддержания нездоровья на терпимом уровне. То есть на таком, чтобы жить не мешало. Я ведь инвалид, забыл?

— Дело не только в этом, — хмуро сказал вампир. — Ты просто не хочешь становиться воином. Воинское искусство для тебя всего лишь лечебная гимнастика.

— Всё верно, я не воин, а крестьянин. Моё дело не сражаться, а хлеб растить.

— Себе-то хоть не ври, — досадливо плеснул крыльями вампир. — Из тебя хлебороб как из меча лопата.

— Из мечей плуги хорошие получаются. Гораздо лучше, чем сами мечи. И посмотри на меня, Франц, на руки мои посмотри, — Славян показал широкие мосластые пятерни — ловкие, гибкие, ухватистые. — Это ли руки воина?

Вампир прикоснулся к ладони Славяна, скользнул от запястья к кончикам пальцев. Человек едва заметным движением кисти перевернул его руку, заскользил от кончиков пальцев к запястью. «Обмылок» — упражнение для развития умения чувствовать противника, понимать его мысли и намерения, управлять им. И такое идеально правильное исполнение, безупречная красота прирождённого воинского совершенства. Но само прикосновение — не воинское. Так прикасается садовник к яблоне, отец — к щеке ребёнка, так крестьянин пробует свежевспаханную землю. Постичь — но не подчинить, сберечь — но не забрать. Прикосновение, которое даёт силу, а не вычерпывает.

Такого молоденький вампир ещё не встречал. Он перевернул ладонь Славяна, хотел продолжить скольжение, разобраться, но человек вышел из связки, утёк «луговым ручьем». А вот этого Франциск ему не показывал, сам ещё толком делать не умеет. Догадался, значит. Но ведь Славян не воин, теперь Франциск это точно знает, не может быть воина с такими щедрыми руками. И костяк у него слишком тяжёлый и громоздкий. Как говорят мастера боевых искусств, «заземлённый» — для работы, а не для битвы. Но у крестьян не бывает такого умного тела, которое может само, без участия рассудка оценивать обстановку и принимать решения за доли секунды, — жизнь крестьянина тиха и нетороплива, требует тщательности и основательности движений, а не скорости и точности. Крестьянин решает на год, а то и на десять — что посадить, где, как, ему в суждениях спешить опасно: ошибёшься — жизнь пойдёт насмарку не только у него одного. А в бою опасно медлить: чуть зазевался, потянул с решением — расплачиваться придётся не только своей жизнью. Воин и хлебороб — судьбы взаимоисключающие. Но в Славяне они едины как две стороны одной монеты. И опять, как когда-то в метро Техно-Парижа, вампира закогтил страх перед странной, непостижимой силой техносторонца, его непонятностью и непохожестью даже на техничников, не говоря уже о срединниках и магичниках, и, тем более, о волшебных расах. И опять он влез в сознание Славяна — резко, грубо, сокрушительно. В ответ человек полностью открылся, и алдира едва не смело ментальным потоком. Франциск перепугался окончательно: так не защищаются.

Ментальному удару человек не удивился, не рассердился и не обиделся как когда-то, — посчитал частью тренировки.

— Славян, тебе психотехники отрабатывать надо только с дарулом. Или хотя бы с нимлатом, — сказал незаметно подошедший Эрвин. — А когда с алдирами разминаешься, цепочку надевать не забывай. Она не только тебя защищает, но и от тебя.

Вот теперь человек и растерялся, и огорчился: золотистые искорки в зеленовато-карих глазах погасли, губы виновато дрогнули.

— Франц, — посмотрел он на вампира, — тебе больно было? Извини, пожалуйста, я не хотел, я даже не понял, что сделал что-то не так. Да и вообще ничего особенного не делал, — полувопросительно сказал Славян.

— Перетерпит, — заверил Эрвин. — Здесь воинская тренировка, а не великосветская потанцулька. Просто цепочку надевать не забывай. — Эрвин подмигнул Франциску, все его страхи нимлат разглядел вмиг. И опять провернулся к Славяну. — Ты мог бы зайти в дом завтра часам к девяти? Отец хочет поговорить с тобой перед отъездом.

— Лучше к восьми, — ответил Славян. — Мне ведь до отлёта надо ещё на Техничке кое-какие мелочи доделать.

— Повелитель приезжает в Гавр? — спросил Франциск.

— Да, сегодня в пять, — кивнул ему Эрвин и повернулся к Славяну: — Давай вечером тебе отвальную устроим? Сходим к «Готлибу» или в «Янтарного дракона».

— Не получится, — с сожалением ответил Славян. — В три к Жерару покупатели придут. Он просил помочь — перевести, с церемониалом подсказать. Ни он, ни адвокат в хелефайских обычаях не разбираются, а до скольких Р и ллавен может с контрактом проканителиться, и господь бог не скажет. Элравен говорил, что он жуткий педант и зануда, малость свихнутый на этикете, но так мужик ничего. Вот и посмотрим.

— Постой, — сказал Франциск, — это какой Риллавен — владыка Нирти е на, что ли? А Элравен — правитель Пиаплиена? Некислые у тебя знакомства.

— А Доминик что — кислое? — ехидно прищурился Славян, рассмеялся вампирскому испугу и смущению и уточнил: — Только одно знакомство — с пиаплиенским владыкой. А Риллавена я даже на фотографии ни разу не видел. Ниртиен — самая закрытая долина, даже по хелефайевским меркам закрытая. Вот и погляжу, что за фрукт. Всё-таки не каждый день встречаешь людя трёх тысяч двухсот семидесяти лет от роду.

— Так дом у Дюбуа покупает он? — заинтересовался Эрвин. — Странные времена наступают. Чтобы Нитриен четырёхвековую изоляцию прервал, завёл дом в Гавре… До сих пор они ограничивались только крохотным посольским домом в Лондоне. Сама долина в Хэмпшире, близ Борнмута. Хочешь не хочешь, а хотя бы символическое посольство в столице Британии быть должно. Нитриен — самая древняя хелефайская долина Европы, Риллавен основал ещё до прихода римлян, в четвёртом веке Древней эры.

— Я думал, — сказал Славян, — все долины Европы вдоль Хелефайского тракта.

— Долины континентальной Европы. На островах тоже есть по одной-две. И все — близ морского побережья.