Дэвид Эддингс - В поисках камня

Милях в трех от дерева стояла башня. Она была приземистая, круглая, построенная из грубо отесанных камней. Сводчатые окна под самой крышей смотрели на четыре стороны света, но двери нигде не было видно.

— Ты сказал, что хотел бы побывать в моей башне, — сказал Волк, спешиваясь, — Это она.

— Она не разрушена, как другие.

— Я стараюсь её сохранять. Зайдем? Гарион спрыгнул с лошади.

— А где дверь? — спросил он.

— Здесь. — Волк указал на большой камень в круглой стене.

Гарион посмотрел с сомнением. Господин Волк встал перед камнем.

— Это я, — сказал он. — Откройся.

Импульс, который Гарион почувствовал при этих словах, был какой то вполне обыденный, домашний, говоривший, что сопровождающееся им действие настолько вошло в привычку, что давно не удивляет. Камень послушно повернулся, за ним оказался узкий, неправильной формы дверной проем. Жестом показав Гариону идти следом, Волк протиснулся в дверь и оказался в темном помещении за ней.

Гарион пролез вслед за ним и увидел, что башня внутри вовсе не полая, как представлялось ему снаружи, а почти сплошная, только в середине находится винтовая лестница.

— Пошли, — сказал Волк, ступая по стертым каменным ступеням. — Осторожней здесь, — сказал он уже на полпути вверх, показывая на ступеньку. — Камень качается.

— Почему ты его не укрепил? — поинтересовался Гарион, переступая через ненадежную ступеньку.

— Никак руки не дойдут. Он уже давно качается. Я так привык, что всякий раз, оказываясь здесь, забываю его закрепить.

Комната наверху башни была круглая, и в ней царил страшный беспорядок. На всем лежал толстый слой пыли. В разных концах комнаты стояли несколько столов. На них вперемешку лежали свитки и листки пергамента, странного вида инструменты и модели, камни и куски стекла. Здесь оказалось даже два птичьих гнезда; на одном лежала палка, так хитро изогнутая и скрученная, что Гариону никак не удавалось проследить её изгибы. Он повертел её в руках, пытаясь разобраться.

— Что это, дедушка? — спросил он.

— Это игрушка Полгары, — рассеянно отвечал старик, оглядывая темную комнату.

— А для чего она?

— Чтобы Полгара не плакала. У этой штуковины всего один конец. Полгаре потребовалось пять лет, чтобы понять это.

Гарион с трудом оторвал глаза от привлекательной деревяшки.

— Какая жестокость по отношению к ребенку.

— А что мне оставалось делать? — отвечал Волк. — В младенчестве она кричала на редкость пронзительным голосом. Белдаран, та была очень тихой, всем довольной девочкой, а вот твоей тетке вечно что то не нравилось.

— Белдаран?

— Сестра-близнец твоей тетки. — Голос у старика сорвался, и он некоторое время печально смотрел в окно.

Наконец он вздохнул и обернулся. — Надо бы мне здесь немного прибраться, сказал он, глядя на пыль и беспорядок.

— Давай я помогу, — предложил Гарион.

— Только осторожней, не сломай ничего, — предупредил старик. — Некоторые из этих вещей я делал столетиями. — Он заходил по комнате, останавливаясь возле столов. Какие-то предметы он брал в руки и ставил обратно, иногда предварительно сдув с них пыль. Порядка от этого не прибавлялось.

Наконец он остановился перед большим, грубой работы креслом. Верх спинки был исцарапан так, словно за него часто хватались сильными когтями. Старик, опять вздохнул.

— Что случилось? — спросил Гарион.

— Это насест Полидры, — сказал Волк. — Моей жены. Она сидела здесь и наблюдала за мной — иногда годами, особенно под конец.

— Насест?

— Она предпочитала совиное обличье.

— А-а… — Гарион как-то никогда не думал, что старик был женат, хотя иначе и быть не могло, раз тетя Пол и её сестра — его дочери. Во всяком случае, связь между совами и таинственной женой объясняла предпочтение, которое тетя Пол питала к этому обличью. Гарион понимал, что обе женщины, Полидра и Белдаран, имели самое прямое отношение к его появлению на свет, но вопреки какой бы то ни было логике обижался на них. Они делили с его теткой и дедом отрезок жизни, о котором ему самому никогда-никогда не узнать.

Старик поднял кусок пергамента и вытащил из-под него странного вида устройство со стеклышком на одном конце.

— Я-то думал, что потерял тебя, — сказал он устройству, ласково притрагиваясь к нему. — А ты все это время был под пергаментом.

— Что это? — спросил Гарион.

— Прибор, который я сделал, пытаясь понять причину гор.

— Причину?..

— У всего есть своя причина. — Волк поднял прибор. — Вот погляди… — Он оборвал фразу и поставил прибор на стол. — Слишком сложно объяснять. Кроме того, я не уверен, что вспомню, как он работал. Я не трогал его с тех пор, как в Долину пришел Белзидар. Тогда мне пришлось оставить свои исследования и заняться его обучением. — Старик посмотрел на пыль и беспорядок. — Бесполезно, — сказал он. — В конце концов пыль попросту осядет снова.

— До прихода Белзидара ты жил здесь один?

— Здесь был мой повелитель. Вон там его башня. — Волк указал в северное окно на высокое, стройное каменное строение примерно в миле от них.

— Он и впрямь находился здесь? — спросил Гарион. — Я хочу сказать, не только его дух?

— Да Он действительно обитал здесь. Это было до того, как боги ушли.

— Ты всегда жил здесь?

— Нет. Я пришел сюда, ища, чего бы украсть; впрочем, я думаю, это не совсем так. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, и я умирал.

— Умирал? — удивился Гарион.

— Замерзал до смерти. За год до того я после смерти матери ушел из родной деревни и первую зиму провел в шатрах безбожников. Они были тогда уже очень стары.

— Безбожников?

— Алгосов — вернее, тех, кто не пошел за Горимом на Пролгу. Дети у них больше не рождались, и меня они приняли с радостью. Языка их я тогда не понимал, их неумеренная нежность меня раздражала, поэтому весной я убежал. В начале следующей зимы я собрался назад, но недалеко отсюда меня застигла метель. Я лег у подножия башни моего повелителя и собрался умирать — тогда я не знал, что это башня. Так мело, что она показалась мне просто грудой камней. Насколько помню, я тогда очень себя жалел.

— Воображаю. — Гарион вздрогнул, представив себе одиночество и близость смерти.

— Я скулил, и звук этот потревожил моего повелителя. Он впустил меня скорее, желая утихомирить, чем по какой-либо иной причине. Как только я оказался внутри, я стал искать, что бы мне стащить.

— А он вместо того сделал тебя чародеем?

— Нет. Он сделал меня слугой — рабом. Я отработал на него пять лет, прежде чем узнал, кто он такой. Кажется, временами я ненавидел его, но исполнял его приказания — почему, не знаю. Последней каплей было, когда он приказал мне отодвинуть с его дороги большой камень. Я выбивался из сил, но сдвинуть не мог. Наконец я достаточно разозлился, чтобы сдвинуть его разумом, а не руками. Этого повелитель, конечно, и ждал. После того дела у нас пошли лучше. Он изменил мое имя — Гарат — на Белгарат и сделал меня своим учеником.