Светлана Борисова - Колыбельная для вампиров

— Как специалисту тебе и карты в руки! Слушая твои проповеди, того и гляди, что сам брошу пить и курить! — добродушно улыбнулся Штейн, затягиваясь сигарой. Он несколько расслабился, почувствовав, более миролюбивый настрой непосредственного начальства.

— Ну, зачем такие жертвы? Тем более нарушение запретов всегда придает особую прелесть удовольствию. Ты же знаешь, греховный плод особо сладок и притягателен. Это нам досталось в наследство от Праматери Евы, — с иронией ответил Палевский, доливая коньяк в свой бокал.

— Что ж, почтим ее светлую память. Наша библейская авантюристка — самая отважная женщина, не побоявшаяся взять на себя ответственность за судьбы всего человечества. Эта святая грешница подарила нам не только жизнь и любовь, но и тягу к постижению всего нового и необычного в мире. Только последний ханжа может её осуждать. Если она провинилась перед Вседержителем, перед ним она и будет держать ответ. Не нам, ее детям, обязанным ей жизнью, осуждать Еву за грехи. Аминь!

Мужчины выпили, почтив молчанием подвиг Праматери.

— Эх, а вот Адам был трусоват, не сумел защитить свою женщину! Только и делал, что ныл, лишившись своего безделья в Раю. Не повезло нам с пращуром! — с насмешкой произнес Палевский.

— Ах, ты, иблис! Аллах покарает тебя за гордыню! Как ты опять посмел усомниться в его творении?

Дружно рассмеявшись, они принялись не спеша сибаритствовать. Тем более коньяк и сигары — это такое дело, которое не терпит суеты. Поэтому друзья некоторое время молчали и наслаждались их вкусом, глядя на пляшущее в камине яркое пламя.

В воздухе уже ощутимо витал запах дорогого коньяка, а в комнате повисла синеватая пелена из замысловатых завитушек сигарного дыма, когда Штейн нарушил молчание.

— Мика, ты ко мне по делу, или просто с рабочим визитом? — осторожно спросил он и посмотрел на старшего друга испытующим взглядом. Тот вздохнул и с сожалением отставил свой бокал.

— Право, даже не знаю… ладно, начну с личного. Что за катавасия у вас приключилась с Мари? Какого черта ее направили в безопасность? Да еще так уделали при распределении, что Рени, увидав, в каком она состоянии закатила мне вечером жуткую истерику. Не хочешь объясниться?

Посерьезневший Штейн встал и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Палевский с непроницаемым выражением на лице наблюдал за его хождениями, но в зеленых глазах вспыхнули золотые искорки, предвестницы грядущего раздражения. Чувствовалось, что недавнее хорошее настроение у обоих разом кануло в лету. Снова сев в кресло Штейн с тяжким вздохом произнес:

— Сложившаяся ситуация вынудила пойти на крайние меры. Ведь ты не отзываешься на звонки, и я очень надеялся, что ты придешь ко мне по поводу Мари, и у нас появится возможность приватно переговорить, — после небольшой паузы, он виновато произнес: — Извини за умолчание, недавно на связь со мной вышел Старейший. Доклад я специально не посылал.

Штейн быстро глянул на Палевского, оценивая его реакцию. Тот в изумлении уставился на него.

— Что ему нужно? — резко спросил он. — Ведь Старейший уже давно не вмешивается в наши дела, как и обещал…О, черт! Только его мне не хватало для полного счастья!

— Не скажи. Например, он совсем недавно выступал на торжественном построении в Академии, — Штейн снова виновато посмотрел на Палевского.

— Ты ничего не путаешь? Мы же планировали его выступление как инсценировку!

— Планировать-то планировали, но выступил сам Старейший; появился буквально в последнюю минуту и сорвал наше блестящее мероприятие. Жаль, что ни ты, ни я не смогли появиться в Академии, но кто же знал, что так выйдет!

— Просто замечательно, — процедил сквозь зубы Палевский. — Прав народ, нельзя черта поминать, такое легкомыслие чревато последствиями. Почему ты скрыл от меня информацию? Может, я уже выведен из состава Совета Старейшин, но до сих пор пребываю в счастливом неведении? Судя по всему, Главой СС я уже не являюсь, если мои подчиненные не считают нужным уведомлять меня о подобных делах.

— Прошу, не заводись, тебя же никогда не бывает на месте! — быстро проговорил Штейн, видя признаки его нарастающего гнева. — Вспомни, я неоднократно просил тебя оставить науку! Ведь наше сообщество настолько разрослось, что даже тебе не усидеть на двух стульях. Я не перетягиваю на себя одеяло, просто пытаюсь взять часть твоей нагрузки. Если тебя раздражает мое вмешательство, сам занимайся делами в Совете.

— Отговорки! Слабо, Томас! — вспыхнул Палевский и, вскочив на ноги, заметался по кабинету. — В чем проблема? Могу полностью уйти в науку! Действительно, на кой черт я нужен как Глава Совета?! Как, по-твоему, я должен принимать решения, если от меня скрывают важнейшую информацию!

— Мика, прекрати! Я прекрасно осознаю, кто у нас мотор, а кто — передаточное звено! Поэтому не комплексуй, я не рвусь на твое место! Мне и на своем с избытком хватает головной боли. Времени не хватает ни на что, а про личную жизнь и вовсе скоро придется позабыть при таком расписании, — сердито произнес Штейн. Помолчав, он примирительно добавил: — Я же знаю, как ты неоднозначно относишься к Старейшему. Решил, что сам справлюсь со сложившейся ситуацией. А еще я надеялся, что он просто исчезнет с нашего горизонта, и тогда его визиты не будут иметь никакого значения.

В комнате повисло тяжелое молчание. Наконец, Палевский немного успокоился, но все еще холодным тоном произнес:

— Прости, Томас. Постараюсь в ближайшие несколько месяцев определиться и снять с тебя чрезмерную нагрузку, а сейчас несмотря ни на что я не могу бросить институт генетики. Рени умирает из-за генетического сбоя и мне наплевать и на дела Совета, и на Старейшего.

— Ну, вот! И ты же еще ругаешь меня за скрытность! — сердито воскликнул Штейн. — Ведь мы с Рени старые боевые товарищи. С ней приключилось несчастье, а ты молчишь как рыба. Я понимаю, что ничем не могу помочь но, по крайней мере, я мог бы поддержать вас морально. Ты уже что-нибудь нащупал, чем вызвана болезнь?

— Нет, хотя бьюсь дни и ночи в поисках дефекта, но пока все тщетно. Думаю, всему виной лучевая болезнь. Во время разведки в США Рени попала под взрыв экспериментальной атомной бомбы, — ответил бесцветным голосом Палевский и, помассировав изящными длинными пальцами усталые веки, снова взялся за бокал с коньяком.

Штейн тревожно глянул на него, ожидая продолжения, но тот неожиданно сменил тему.

— Так, а что у нас с Мари? Мы как-то отвлеклись на другие темы. Что приключилось с её назначением? — спросил Палевский, вопросительно посмотрев на собеседника.

— Я понимаю, ты недоволен назначением дочери в СБ. Это слишком опасно, а она у вас единственный ребенок, — нейтрально начал Штейн. — Конечно, вы не хотите рисковать ее жизнью, но думаю, беспокоиться не о чем. Я лично за ней присмотрю.