Павел Виноградов - Хозяин Древа сего

У аналоя: «Прости меня, честный отче»

— Согрешил я пред Господом и Спасителем моим. Каюся.

— Согрешил забвением о даре благодати священства, нарушением уставов монашеских, небрежностью и вольностью в служении, нерадением о пасомых, нерадением к молитве и храму. Прости меня, честный отче.

— Согрешил сатанинской гордыней, кощунственным уподоблением себя Богу. Прости меня, честный отче!

— Согрешил волохванием нечестивым, общением с бесами, беснованием и принятием облика бесовского. Прости меня, честный отче.

— Согрешил кровосмешением в плотском родстве с сестрой единоутробой по неведению. Прости меня, честный отче.

— Согрешил унынием и отчаянием, волею к самоубийству. Прости меня, честный отче.

— Согрешил гневом, мстительностью, человекоубийством. Прости меня, честный отче.

— Согрешил высокоумием, самохвалением, превозношением, тщеславием, упоением силой. Прости меня, честный отче.

— Согрешил винопитием, табакокурением, нарушением поста, чревоугодием, блудными помыслами, сладострастными прикосновениями, похотливыми мыслями. Прости меня, честный отче.

— Каюся, что прогневал Господа Бога моего, искренне об этом жалею и желаю раскаяться, и впредь не грешить, и всевозможно удерживаться от грехов.

— Прошу и тебя, честный отче, прости мя, благослови, разреши, да будешь мне свидетелем в день судный против диавола, врага и ненавистника рода нашего, и да помолишься о мне, грешном, Господу Богу.

Было субботнее утро весны, раннее утро ранней весны. Отец Варнава вновь пребывал на пустынной площади со славной историей. Только что оказался здесь, без проблем перейдя из аслановой Ветви. На нем были те же потертые джинсы и кожаная куртка, в каких покидал это место. С умиленным чувством глядел на подмороженный за ночь огромный храм, даже в ветхости своей величественный и неизменный, как Древо. Блеклый свет северного утра уже разогнал безумных призраков ночи. Площадь, крыши домов, деревья, небо, редкие прохожие казались обновленными и чистыми — готовыми. Было что-то значительное в этом утре — сером, пасмурном, но исполненном великого ожидания.

Отец Варнава заметил вдруг, что пребывает на площади не один. За две-три скамейки от него сидел мужчина средних лет. Что-то знакомое было в его облике: выпирающий живот, борода, длинный волосяной хвост. Впрочем, отец Варнава довольно легко вспомнил, кто это — редактор газеты, которого он оставил с ворвавшимися в его кабинет шамбалитами. Да тут же еще вспомнил, что в этой Ветви тот пребывал в газете на гораздо более скромной должности. Иногда ходил на службы в его храм, несколько раз исповедовался.

Мужчина тоже посмотрел на отца Варнаву, поднялся, и, прихрамывая, направился к нему.

— Благословите, батюшка! — наклонил голову, лодочкой сложил ладони.

Священник встал, и, подняв руку, к которой успел мимолетно приложиться мужчина, перекрестил склоненную редеющую макушку.

— Бог благословит!

Журналист полез в карман распахнутой кожаной куртки, покопался там и смущенно протянул отцу Варнаве крашеное луковой шелухой яйцо. Потом развернулся и, не спеша, направился в сторону уличного перехода. Батюшка остался стоять с яйцом в руке. Оно было нежное на ощупь, с бледными мраморными разводами и перекрещивающимися цветными полосками от ниток, которыми его обмотали перед покраской. Любуясь яйцом, снова сел на скамейку и погрузился в воспоминания о недавнем прошлом.

Его гнев на Аслана прошел сразу, как только он оказался в Степи и увидел встречающего их здоровенного кудлатого русобородого молодца, у ног которого вился забавный крылатый пес, иногда поднимающийся в воздух и восторженно нарезающий круги над головою хозяина.

Варнава глядел в бледно-голубые глаза взрослого сына и видел в них сотни пройденных Ветвей, множество боев, сонмище преодоленных страстей. Словно смотрелся в зеркало. Молча стояли друг перед другом, пока парень не произнес дрогнувшим голосом:

— Отец…

— Янь! — рыдающе вырвалось из Варнавы, и он с силой обхватил сына за каменные плечи.

Рядом всхлипнула от наплыва чувств Гела. Аслан тут же приступил к процедуре объятий.

Позже, в уютной аслановой юрте, они сидели вокруг пылающего очага с чашами кумыса в руках (Гела упорно отказывалась от него, предпочитая терпкое просяное пиво), и Аслан рассказывал. Нельзя сказать, что рассказ этот прояснил все — жизнь Продленных слишком сложна даже для их собственного восприятия…

— Мое появление в Ветвях — дело темное, до конца мне самому непонятное и даже еще не решенное. Замечу только: твой сын играет тут оч-чень важную роль…

Варнава перехватил серьезный, и даже какой-то почтительный взгляд, брошенный Янем на Аслана. Но он сейчас не хотел разбираться в их отношениях — ему пока было достаточно, что сын его сидит рядом с ним. Янь снова опустил голову и продолжал молча почесывать за ушами своего пса, разнежившегося от тепла очага и ласки хозяина.

— О чем ты? — все же спросил Варнава, ибо понимал, что Аслан ждет от него этого вопроса.

Аслан ответил, как он и ожидал:

— Позже узнаешь. Быть может… Видишь ли, это уже не твое послушание. Впрочем, тебе и твоего собственного достаточно. Более чем…

Тут он прервался, чтобы набить трубку. Посетовал:

— Опять папиросы кончились.

— Я пришлю тебе из своей Ветви, — посулил Варнава. — Если все-таки найдешь хоть что-то, что мне можно знать.

— Да сколько раз тебе говорить, — сердито сказал Аслан, выпуская слова вместе с клубами дыма, — я и сам толком не знаю. Мне в этом еще предстоит разбираться. Одно могу сказать: все очень серьезно, и, может быть, все по-прежнему висит на волоске. Временная петля, одна из многих в Ветвях. Одна из тех, благодаря которой ты прожил эпохи после своей встречи с сыном, а потом оказался рядом с ним в Шамбале, когда он был младенцем, а я принес его к Башне, пока ты разбирался с Дыем…

— Что?! — округлил глаза Варнава.

— Что слышал, — кивнул Аслан. — Мне надо было срочно переправить его в Ствол.

— Зачем?!

— Чтобы спрятать от Дыя. В общем, дело было так…

Гела обошла всех, подливая в чаши кумыса, и молча опустилась на свое место. Видно было, что Аслан здорово потрудился над ее воспитанием в духе патриархальности. И еще было ясно, что ей это доставляет удовольствие. Аслан прихлебнул из пиалы, затянулся и продолжал:

— Я оказался в Ветвях, зная, что эта история должна случиться. Не спрашивайте, как. Понимал, что должен следить за Дыем, собирая о нем всю информацию, какая возможна. И осмысливать ее. А это я умею, как вы знаете. В общем, мои наблюдения и размышления вылились в Трактат, получивший среди членов Ордена нашего незаслуженную популярность.