Павел Виноградов - Хозяин Древа сего

Варнава не хотел верить.

— Учитель, учитель, — вырвалось сквозь его стиснутые зубы.

В пещере: «Может ли обезьяна обладать природой Будды?».

— Кто тут у нас? Маленький кот?

— На коленях приветствую вас, шифу.

— Привет и тебе, ученик. Все ловишь мышей, Мао?

— Теперь мыши ловят меня, Прекрасный царь.

— И ты посмел приползти ко мне, трехногий кот?! Я сотни лет старался, чтобы ты постиг глубинный смысл моего учения, а ты все еще не можешь сам себя защитить?!

— Умоляю вас простить меня, учитель! Мое поведение ужасно. Я глубоко унижен. Мне нет оправдания. Прошу вас оказать мне надлежащую помощь.

— Ты жалкий наглец, Мао, однако твои мольбы склоняют меня к милосердию. Слушай же мои наставления. Крепко запомни сказанное мной, и это принесет тебе большую пользу. Все твои мысли должны быть устремлены только к одной цели, а все остальное ты должен забыть. Только тогда ты будешь способен наслаждаться небесным светом и любоваться блеском луны. На луне спрятан нефритовый заяц, на солнце —

золотой ворон. Змея и черепаха сочетаются с ними, и от этого сочетания жизнь твоя станет настолько крепкой, что ты будешь в состоянии разводить в огне золотой лотос. Природа пяти элементов…

— Спасибо, учитель, но я это уже где-то читал…

— Ах ты, наглый кот! Да как ты посмел прерывать речи…

— …Великого мудреца, равного Небу. Знаю-знаю, там же прочитал. Увы, мое поведение непростительно.

— Твой долг передо мной выше гор и глубже морей, а ты осмеливаешься читать про меня отвратительную ложь, которую во множестве Ветвей распространяют мои враги.

— Прошу простить невежественного ученика, шифу. Но что делать, не будь этой лжи, мало кто в Древе знал бы о вашем существовании.

— Мао, Мао, язык твой всегда был проворнее моего посоха в твоих руках. Что же ты хочешь?

— Шифу, прошу вас, объясните одну вещь, которая недоступна моему темному уму.

— Спрашивай, века постижения Пути внесли в мое сердце ничтожную долю мудрости.

— Скажите, учитель, может ли обезьяна обладать природой Будды?

— Мао, молодой негодяй!..

— Вы постарели учитель. Мое сердце сжимается от печали.

— Ты никогда не научишься вести себя пристойно, Мао. Я рад, что ты пришел.

Прежде всего, надо было совершить положенные церемонии — Варнава уважал обычаи Ветвей, разве что они уж совсем шли вразрез с его собственными. Почтительно поклонившись стеле, подошел к центральному строению, напоминавшему большой камин. Там в углублении и была зола, целая куча золы от сгоревших курительных палочек. Склеп казался древним, узорился трещинами, местами выдавал островки длинного коричневого мха, по которому сновали мелкие ящерицы. Несколько целых палочек лежали рядом, будто дожидались жертвователя. Совершив четырехкратный земной поклон, Варнава воткнул две из них в горку золы и поджег завалявшейся в кармане зажигалкой. Вновь преклонил колени перед могилой.

Все было не так. Он был Продленным, посвященным в духовный сан, что делало его особо чувствительным к феноменам тонкого мира. И сейчас он просто-напросто знал, что на том уровне бытия, на каком сейчас пребывало его сознание, душа учителя не покидала тела. Однако же от могильника веяло дыханием смерти. Это был не кенотаф, не ложная гробница. Но губы монаха так и не смогли прочитать краткую молитву за некрещеную душу неведомым образом рожденного монстра, который, тем не менее, был тварью Божией.

Варнава поднялся с колен. Дело было совсем не так просто, как представлялось: ученик ищет учителя, а находит его могилу. Сунь был непредсказуем, его логика часто ставила в людей тупик. Наверное, потому, что он не был человеком.

Постояв несколько минут в раздумье, Варнава, держа наготове посох, скользящим шагом двинулся в сторону большой куннингамии. Обезьяна явно напрашивалась на близкое знакомство. Поиски были недолгими — среди кустов валялся роскошный халат из золотой парчи и еще кое-какие предметы одежды. Варнава удовлетворенно кивнул и огляделся. Подъем на гору начинался через несколько метров. Пик круто уходил ввысь, почти весь был оплетен кустарником, кое-где над дорогой нависали опасные уступы, закрывшие вершину. Поглядев назад, Варнава без особого удивления убедился, что ни гробницы, ни харчевни у дороги уже нет.

— Приют облачных скитальцев, значит… — хмыкнул он, спрятал шест и быстрым шагом стал подниматься по крутому склону.

Дело было не простое — под ногами путались низкорослые деревца и колючий кустарник, упругие травы сковывали шаги, то и дело подворачивались неустойчивые глыбы. Путь становился все круче, непонятно откуда выраставшие ветки немилосердно кололись. Несколько раз он чуть не сорвался. Дальше хуже — лесистый склон кончился, пошла настоящая крутая скала. Для обычного человека такой подъем без подручных средств был невозможен, но и Варнава к середине пути был порядочно вымотан. Совсем исчез кустарник, за который можно было цепляться, попадались большие почти отвесные участки без единой травинки. Здесь приходилось взбираться по трещинам — летать в этой Ветви было очень трудно. Все же пару раз ему пришлось секунду-другую держаться в воздухе, иначе бы сорвался. Это еще больше истощало его силы.

Ближе к вершине, однако, стало легче. Он взобрался на большой полого поднимающийся карниз. Через несколько метров в скале чернело жерло пещеры. Варнава уже знал, что ему сюда, но, к собственному удивлению, продолжил подъем. Там, где карниз кончался, скала вновь устремилась ввысь. Мощным прыжком Варнава преодолел ее до половины и уцепился за неглубокий карман. Взлететь сил не было. Провисев несколько секунд, со стоном подтянулся, положил подбородок на кстати подвернувшийся выступ, занес правую руку и уцепился за край. Пришел.

Несколько минут отдыхал, потом перевернулся на спину и долго глядел в высоченное небо. Оно было так невозможно красиво, что вся усталость испарилась. Вскочил. Ветер мощным толчком попытался сбросить его вниз, рвал одежду. Варнава укоренился на вершине и огляделся. Воздух был столь прозрачен, что панорама простиралась на сотни ли. Феерические дали открылись перед ним. К западу лесистые горы повышались, за ними невозможно было ничего разглядеть, но на востоке, где-то очень далеко, скорее угадывалась, чем просматривалась равнина с едва поблескивающими ниточками рек, а дальше отсветом на облаках плескалось огромное море. И над всем этим нависало спокойно-величавое небо, изумительно зеленоватое. Он вспомнил мужчин, с которыми сражался, женщин, которых любил, города, в которых жил, одежду, которую носил. В его ушах звучал говор разных провинций, а в сердце чистая льдистая музыка. Это была Ветвь, любимая почти так же, как и та, которую убил Дый. Он понял, что уже получил помощь.