Ольга Шумилова - Игра в зеркала

Испугаться я не успела, как и поставить новый блок вместо взломанного и рассеянного с парализующей страхом неразличимостью.

Последнее, что ощутила немеющая кожа — жесткие пальцы, сжимающие виски.

Соврал… Эм-п-пат он-н, ага…

Я была жива.

Определенно.

Жива?! Ё-ё-ё…

Подвал (?). Темнота. Связанные руки. И некий психопат нависает над душой.

Где-то я это уже видела…

— Что тебе нужно?…

Молчание. Напоминает дешевый фарс. И слова вырываются те же самые… Сейчас я помотаю головой и пойму, что все еще в том приснопамятном подвале на Мерре, с которого все начиналось, а то, что было после — всего лишь сложная галлюцинация, посетившая отравленные алкоголем мозги.

Если бы. На запястьях не «шестерка», а браслеты вибронаручников. И спину холодит металл, а вовсе не камень… Грузовой отсек, не иначе. И холодно, как у айсберга на макушке. Я посмотрела на свежие ссадины на руках, провела рукой по шее, и окончательно вернулась в объективную реальность.

Эрик все так же стоял надо мной, молча, скрестив руки на груди и опустив голову. Ну и почему я до сих пор жива? Надеется на какие-то сведения? Глупость. Тот, кто в курсе, на что похож усилитель, не может не знать о блоке активации саморазрушения, вправленном в мозги даже самого последнего лаборанта Корпуса. Безопасность, знаете ли, прежде всего, а первая заповедь конторы — не фиг попадаться. Да и не удержат меня никакие вибронаручники. «Шестерка» — да, может, и удержала бы — в ней риатина до задницы, любые ментальные сигналы глушит. Так что же…

— Эрик, — я подняла на него глаза. Это был слишком опасный противник, опасный всего лишь тем, что отвечал на мысли. И теперь, когда за пазухой не осталось, в общем-то, ничего, стало невероятно легко. Игра в открытую — редкая радость. Инстинкт, неистребимый мой помощник, заставлял играть именно так. В открытую.

Видят боги, этого я хотела сама.

— Что?

— Что не так? — я посмотрела в светлые глаза и зашептала, пьянея оттого, что могу это сказать. Сыграть в открытую. — Ты знаешь все не хуже меня, так в чем же дело? Чего я не понимаю, Эрик?

— Что не так?… — эхом отозвался он. Качнулся с пяток на носки, задумался и медленно опустился рядом. Длинные пальцы, наконец-то без перчаток, на удивление обыкновенные пальцы с аккуратно остриженными ногтями, обхватили мое запястье и провели по ладони, там, где до сих пор белеет тонкий шрам, доходящий до тяжелого резного браслета. — Все так, Ким. Есть только оно маленькое но. Ты ничего не сделаешь мне ни сейчас, ни потом. Более того, не сделаешь ничего, даже я вздумаю продать тебя в рабство на самом распоследнем невольничьем базаре. А знаешь почему?…

Он наклонился ко мне и прошептал всего несколько фраз.

И этого хватило с лихвой…

Мой мир, прочно и надежно выстроенный, тихий шепот разбил в мелкую как пыль стеклянную крошку.

— Откуда?… — беспомощный стон окончательно, безвозвратно проигравшей. Откуда?!! И… Зачем?! Зачем это все?!!

Молчание.

— Это правда только в той степени, в какой я хочу жить!

— А ты хочешь, — светлые глаза смотрели прямо в мои. — Очень хочешь.

Он стремительно поднялся, будто и не был ранен. А может, уже и не был… Повернулся и уверенно пошел прочь, оставляя меня в темноте. Я не удержалась и крикнула ему в спину:

— Что я не учла, Эрик?

Он приостановился на мгновение, и, не поворачиваясь, сказал, как всегда, отвечая на мысли, а вовсе не на слова:

— В машинном отсеке были проблемы, и ты это знала. Я не искал тебя. Это случайность, если это утешит тебя. Всего лишь случайность…

Он ушел.

«И ты это знала»… Я действительно это знала!.. ЗНАЛА, бесы его подери!!! Те самые рефлексы, заставляющие руки реагировать на звуковой сигнал, отключили мысли напрочь. Из всех мест на технической палубе я выбрала то единственное, где вероятность встретить хозяина приближалась к стопроцентной…

Он ушел, а я осталась. Сидеть, считать часы и минуты в темноте.

Где-то по дороги из ниоткуда в никуда я сбилась со счета и, кажется, больше суток просидела, глядя в одну точку.

А потом все кончилось. Опять.

Появился Эрик и вытащил меня на ослепительно яркое белое солнце. Да, именно солнце. Громадный космопорт курортной планеты, планеты, которую мы пролетали, кажется, целую вечность назад. И, пока я щурилась почти ослепшими глазами, сунул в руки потрепанную сумку с моими вещами, двумя банками концентратов, зажигалкой и лентой усилителя, кивнул и растворился в пестрой, гомоняще-радостной толпе, надвинув на глаза темную шляпу.

И еще долго после этого мне чудился пронзительный взгляд небесно-голубых глаз, и эхом отдавалась в ушах фраза, тихо сказанная на прощанье:

— Не забудь, ты будешь молчать. Что бы ни случилось.

Эрик смотрел, как она медленно бредет прочь от корабля, потерянная и чужеродная среди беспечных женщин в ярких нарядах и их гогочущих кавалеров. Случайность… Как же ты портишь нам жизнь. Чего стоило пройти мимо, не заметить, не узнать этот проклятый усилитель — и весь последующий спектакль оказался бы ненужным. Бездарный и никому не нужный спектакль…

Кажется, учтено все — даже время на ее маленькие служебные диверсии — только бы ничего не увидеть случайно, только бы поддерживать для нее хрупкую иллюзию его собственного незнания. И вот теперь такая комбинация погибает… Случайно.

Он поднял воротник, поправил шляпу и пошел прочь, углубляясь в толпу.

Три месяца спустя.

Три тысячи отборных силовиков стояло, вытянувшись в струнку, уже второй час.

От черной брони в глазах темнело не хуже, чем после спецгаза А-34, полученные только утром новые шлемы нещадно бликовали, пуская солнечные зайчики в глаза. Однако из всех недоделок эта была не самой фатальной, и теперь суровые здоровяки стояли и потели в парадной амуниции, вовсе не рассчитанной на духоту, созданную тысячами глоток, и боялись даже на волосок отклониться от парадно-выходной вертикали, дабы ничего больше замечено не было.

Взгляд оторвался от сверкающе-черных рядов, уходящих в бесконечность, и заскользил вверх по стенам, не дойдя до потолка самую малость, ради которой, однако, пришлось бы недопустимо задрать голову вверх.

Поясница немилосердно ныла, по бокам стекали тонкие струйки пота, но тело послушно сохраняло заданное положение, жалуясь исключительно своей владелице.

Я глубоко вздохнула, едва заметно повела шеей, пытаясь ослабить мокрый от пота воротник-стойку, и скосила глаза на коллег. Плотный строй господ оперативников потел в парадных черно-желтых мундирах ничуть не меньше, чем расположившиеся напротив силовики в своей броне. Первый ряд черной завистью завидовал тем, кто стоял дальше от белоснежной дорожки мягчайшего коврового покрытия, — задние ряды могли себе позволить маленькие вольности вроде расслабленных плеч или переступания с ноги на ногу.